М.Д. Амирханян
Глава II: Русская литература и геноцид армян.
Протест русской литературы против геноцида армян.
(публикуется с сокращениями)
1. Тадеуш МИЦИНСКИЙ
2. Евгений БАЛКОВОЙ
3. Валерий БРЮСОВ
Давний друг армянского народа известный польский поэт Тадеуш Мицинский, много переводивший на польский армянских поэтов, путешествуя по Турции, слышал рассказы о мужестве и патриотизме армянской девушки. Он написал полный драматизма с трагическим исходом публицистический рассказ “Любовь Анагиты”. Этот рассказ в переводе с польского в 1916 г. был напечатан в “Армянском вестнике”. (“Армянский вестник”, 1916, №№ 36, 37, 38.)
Тадеуш Мицинский повествует о том, как польский армянин, капитан Станислав Назарович (Назарян), уже воевавший за Польшу под Грюнвальдом, с отрядом в несколько сот кавказцев совершил в войне России с Турцией “дерзновенные подвиги отваги”. По приказу главного штаба он прибыл в монастырь, чтобы уладить вопрос о “провианте войск в огромных имениях монастыря. Католикос вышел с крестом навстречу отряду. Дело было улажено в двух словах”. В монастыре глубоко взволнованный Назарян молился за обе свои отчизны. Будучи родом из польских армян, он сохранил в душе самые теплые чувства к своей древней праматери - Армении. Это его патриотическое чувство усилилось еще и благодаря горячей любви к армянской девушке Анаит, которую он еще до войны встретил в Тифлисе. Тогда же они поклялись в верности своей любви. Но родители Анаит жили в Ване, куда она должна была тогда вернуться. С тех пор Назарян не видел ее. Он “надеялся получить известия об Анаит от ее дяди, епископа Мовшеяна”, к которому прибыл с отрядом. В беседе с епископом Назарян узнал, что Анаит “находится среди заложников и вместе с родными… вывезена в Эрзрум”. Епископ надел на шею Назаряна медный крест. “Простой, чтобы не приковывал внимания… Если нельзя будет спасти Анаит - перешли ей. Она знает этот крест.
Он раскрывается пополам - там последнее средство в случае, когда уже нельзя избежать позора или пытки…” - напутствовал Мовшеян. Известие об Анаит изменило планы Назаряна. Он решил во что бы то ни стало принять участие в штурме Эрзрума. Пока он беседовал с епископом, солдаты в большом зале монастыря “сидели на лавках и пили из огромных кувшинов почти черное вино с чудесным ароматом. Столы были заставлены кушаньями. Играла музыка, извивались танцовщицы, но у стен, словно привиденья и скелеты, стояли беженцы…” И вот здесь певица Маги показала Назаряну хачагоха (крестокрада), который знал, где Анаит. Он видел ее мельком, она просила принести для нее от епископа Мовшеяна медный крест: “проведи меня в Эрзрум… Я дам тебе десять кошельков с золотом, - обратился к крестокраду Назарян. - Хачагох насмешливо рассмеялся. - Зачем мне золотой платок, когда я плюю в него… кровью? Выше ста кошельков желтеньких туманов бревна виселицы. Но я приведу тебя, чтобы доказать, что хачагох умеет уйти, как дьявол, а вернуться, как ангел! Вели дать мне одежду турецкого муллы и хорошего кабардинского коня.
Назарян отдал приказ и посмотрел на часы. Затем он ударил в ладоши. Стало тихо после общего шума. Словно внезапно замерз шумящий водопад.
- Раненые могут остаться здесь в монастыре и будут постепенно возвращаться с обозами: могут пойти только здоровые, крепкие, готовые встретить самого черта лицом к лицу!”, - сказал Назарян.
Они с трудом пробрались к Эрзруму. Через два месяца прибыли и русские войска. Был отдан приказ наступать. Назаряну с хачагохом с большим трудом удалось проникнуть сквозь подземный ход в город. Условными ракетными выстрелами они указали на пороховые склады противника. Русская артиллерия прямой наводкой взорвала их. Наконец, они нашли Анаит… Увиденное не могло быть осмыслено человеческим разумом. До чего дошла фантазия варвара? “Пожар освещал чердак. В окне первого этажа виднеется ее фигура. Привязанная к стене, - она высунула только верхнюю часть туловища. Анаит узнала возлюбленного! Радость и страдание смешались в ее крике. Назарян бросился к двери - заперты железными балками. В нижних окнах - решетки… С губ Анаит срываются жалобы и рыдания обезумевшего от ужаса ребенка. Она не может сделать ни одного шага вперед, так крепко привязали ее к крюкам в стене; огонь уже подбирается к платью. Анаит стала молиться и запела гимн Божьей Матери. Назарян подбежал к Морган-бею (тяжело раненому Назаряном организатору этих варварств. -М.А.) - укажи мне способ, как спасти ее…
- Нет спасения! - Лестницы здесь нет. Ключ брошен в пропасть, чтобы никто не оказался слабым и жалостным. Остается только одно - застрелить!..”
И Назарян вынужденно, с болью в сердце, прекратил мучения любимой Анаит…
В дошедшей до нас литературе нередки случаи, когда армяне сами кончали жизнь, дабы не стать жертвою ярости врага. Достаточно вспомнить роман П. Зубова “Карабахский астролог…” (М., 1834), в котором сын армянского мелика поразил себя кинжалом, чтобы не подчиниться Панахану; в стихотворении А. Кулебякина “Слепая” (см. выше) доброволец прекратил жизнь слепой, измученной, обессилевшей старухи, чем избавил ее от длительных, безнадежных мучений; в этом рассказе А. Тамарина Назарян собственноручно пулей избавляет любимую девушку от смертельных страданий.
Вместе с тем в публикациях исследуемой темы встречаются примеры редкого благородства и гуманности армянки. В очерке за подписью “А -до” “Гуманная Армянка” (“Армянский вестник”, 1917, № 4) повествуется о том, как спустя ровно два месяца после армянской резни 1915 г., в селе Беркрикалан на пути в Ван автор вошел в дом армянина Симона, скончавшегося несколько лет назад. После него в доме остались вдова, два сына и дочь. Братья Седрак и Агамир вместе со всеми мужчинами села были убиты. Дом был разграблен и разрушен. В нищенском положении остались шестеро детей.
Внимание автора привлек мальчик лет четырех, “совершенно отличавшийся от других детей этой семьи”. “А-до” обратился к старухе с вопросом, что это за ребенок? - “Турчонок”, - ответила Санам.
Оказалось, что ребенка спасли армянские добровольцы. Так он и остался жить здесь вместе с “худенькими, измученными, с бледными лицами” шестью детьми этой семьи.
“Стоявшая молча старшая невестка, вдова Гето, в гневе, с дрожью в голосе вдруг обратилась к свекрови:
- Мама! Я убью этого мальчугана! Ведь эти негодяи убили моего мужа!..
- Что же сделал этот невинный ребенок, милая? Чем виноват, если безбожники умертвили твоего мужа и моих двух сыновей? Разве исцелишь ты наши раны, пролив кровь этого ребенка? Успокойся, дочь моя, успокойся, милая!
С такими словами обратилась к своей невестке убитая горем мать двух сыновей. И с такою убежденностью, и в таком спокойном тоне сказала это Санам, что можно думать, будто сама добродетель говорит ее устами…
Мне более не оставалось ничего сказать. Я преклонился перед великодушием этой представительницы армянского народа, попрощался с этими двумя убитыми горем женщинами и ушел. Но еще долго лицо Санам стояло передо мной…”
Да, простым человеческим, а вернее материнским, великодушием была побеждена “святая” месть молодой женщины.
Такова была потопленная в крови суровая армянская действительность, подавленная и растоптанная справедливость в Западной Армении, нуждавшейся в помощи и защите. И звучала голоса в ее защиту. Но увы, меры нужны были уже более действенные.
Таким образом, русская литература активно выступала в защиту армян, но та часть трагических событий геноцида армян, которая нашла отображение в русской художественной литературе и публицистике, является незначительной толикой всех варварств. Официальные документы, собранные в названном выше объемистом сборнике “Геноцид армян в Османской империи” под редакцией М. Нерсисяна (изд. 2, Ер. 1982, 704 с.), и по сей день далеко не полностью отображают все зверства, учиненные над армянским народом.
Особое место и роль в отклике на трагедию армянского народа принадлежит В.Я. Брюсову. Он чистосердечно протянул руку помощи армянам и стал самым большим пропагандистом древней и новой поэзии Армении, когда армянский народ пережил геноцид 1915 г., когда в Западной (Турецкой) Армении было перебито более 1,5 млн. человек, когда там практически не осталось ни культурных очагов, ни армянского народа.
Деятельность В. Брюсова в русско-армянских отношениях не имеет себе равных. Она соприкасается с Арменией не только в аспектах: Брюсов - переводчик армянской лирики, составитель и редактор антологии “Поэзия Армении”, критик армянской литературы, автор цикла стихов об Армении, исследователь армянской истории.
До середины 1915 г. Брюсов мало был знаком с Арменией, ее историей, литературой и древней культурой. Лишь в июне, когда в Московском армянском комитете назрела идея создания на русском языке большого сборника армянской поэзии, к Брюсову по совету М. Горького обратились представители этого комитете Ал. Цатурян и В. Терьян с просьбой возглавить работу по подготовке и изданию антологии, озаглавленной впоследствии “Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней”. Брюсов сразу положительного ответа не дал. Он пожелал вначале ознакомиться с армянской литературой, историей, и затем лишь ответить. “Мною была прочитана целая библиотека книг, - признавался впоследствии он, - на разных доступных мне языках (русском, французском, немецком, английском, латинском, итальянском)…”. В изучении Армении Брюсов нашел “неиссякаемый источник высших духовных радостей… как историк, как человек науки, я увидел в истории Армении, - продолжает он, - целый самобытный мир, в котором тысячи интереснейших, сложных вопросов будили научное любопытство, а как поэт, как художник, я увидел в поэзии Армении такой же самобытный мир красоты, новую, раньше не известную мне, вселенную, в которой блистали и светились высокие создания подлинного художественного творчества”. (Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней. Редакция, вступительный очерк и примечания В.Я. Брюсова, изд. III. Ереван, 1973, с. 9-10.)
Знакомство, а затем и изучение Брюсовым армянской поэзии и истории дало возможность ему стать большим пропагандистом армянской лирики. Он выступил в 1915-1916 гг. с лекциями вначале в Москве и Петрограде, а затем и городах Закавказья. Его деятельность стала новым мощным рычагом поддержания жизнеутверждающего духа армянского народа.
Лекции В. Брюсова в Баку, Тбилиси и Ереване имели огромный резонанс и особое звучание. Это были дни торжества и большого праздника армянской культуры. В отличие от лекций в Москве и Петрограде, в Закавказье слушателями В. Брюсова в основном были армяне, люди в той или иной степени знающие армянскую поэзию. Это, естественно, накладывало еще большую ответственность на русского поэта.
По возвращении из Закавказья Брюсов написал блестящий вступительный историко-литературный очерк “Поэзия Армении и ее единство на протяжении веков” к антологии “Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней”, вышедшей осенью 1916 г. в Москве под его редакцией и с его примечаниями.
Вступительный очерк В. Брюсова к “Поэзии Армении…” тогда явился самым обстоятельным исследованием на русском языке, не утратившем своей актуальности и научной ценности и в наши дни. В нем армянская лирика всех времен была подвергнута глубокому анализу и оценке.
В обращении к читателям В. Брюсов справедливо замечал, что “армянская поэзия, особенно поэзия прошлых веков, составляет для большинства русских читателей то самое, что на старинных географических картах означалось белым местом с лаконической надписью: terra incognita - область неведомая. Тем смелее я могу высказать такое предположение, что еще очень недавно и сам я был в положении таких читателей: и для меня поэзия Армении была чем-то неизвестным, с чем я был знаком лишь по смутным и неопределенным слухам”. (Поэзия Армении. с. 7.)
Описывая обстоятельства, в которых ему пришлось познакомиться с армянской культурой, В. Брюсов говорит о праве армян на внимание других народов: “Мы, русские, как и вся Европа, вспоминаем об армянах лишь в те дни, когда им нужна бывает рука помощи, чтобы спасти их от поголовного истребления озверевшими полчищами султана. Между тем, есть у армян более высокое право на наше внимание и на внимание всего мира: та высокая культура, которую выработал армянский народ за долгие века своего самостоятельного существования, и та исключительно богатая литература, которая составляет драгоценный вклад Армении в общую сокровищницу человечества”. (Там же, с. 10.)
Особо выделяя древнюю и средневековую армянскую поэзию, Брюсов в очерке отмечает, что каждый век в армянской поэзии имеет своих “достойных представителей: один - больше, другой - меньше, в зависимости от общей эволюции литературы. Григорий Нарекский (Х в.), Нерсес Благодатный (ХII в.), Ованес Ерзнкайский (XIII-XIV в.), Мкртыч Нагаш (XV в.), Григорий Ахтамарский (XVI в.), Наапет Кучак (XVI в.), Нагаш Овнатан (XVII в.), Саят-Нова (XVIII в.) и лучшие поэты современной Армении, все это - имена, которые должно помнить и чтить всем, кому дорога поэзия, наравне с именами любимых лириков других народов: Сапфо и Овидия, Хафиза и Омара Хаяма, Петрарки и Ронсара, Шелли и Тютчева, Гейне и Верлэна”. (Поэзия Армении…, с. 12.)
Горькая судьба народа, на протяжении веков являвшегося “яблоком раздора”, ярко отразилась в его поэзии. “Народы, давно сошедшие с мировой сцены, оставили следы в народной душе Армении, и эти следы таинственно оживают в стихах армянских поэтов. Прислушиваясь, мы слышим в средневековой армянской лирике отзвуки седой, нам еле видимой старины”. (Там же.)
В. Брюсов подчеркивает не только познавательный интерес армянской поэзии, представляющей русскому читателю новый мир переживаний и обычаев, но и ее величайшую эстетическую значимость.
К заслугам В. Брюсова следует отнести и то, что, прослеживая в истории армянской поэзии разнообразные влияния - иранское, эллинское, семитическое, романское, германское, славянское, - он одновременно подчеркивал, что “армянская поэзия, взятая в целом” остается всегда “верным зеркалом народной души”, она “поет о великих торжествах или великих печалях всей своей родины, в созданиях художников всегда воплощены переживания народа”. (Поэзия Армении…, с. 12.)
Конкретный разбор многовековой поэзии армянского народа В. Брюсов впервые в русской критике начинает с произведений устного творчества.
Связывая письменную литературу армянского народа с созданием армянского алфавита в начале V в., В. Брюсов справедливо находит, что армянская национальная культура не могла бы иметь столь бурного развития сразу после изобретения алфавита, если бы армяне не пользовались до того греческим или сирийским, или же не имели своего хотя бы несовершенного алфавита. В культуре древнего периода устанавливается определенное влияние Востока и Запада, которое осуществлялось благодаря переводам на армянский язык с сирийского и греческого.
Изучение истории и поэзии Армении, ее критическое осмысление, а затем и посещение этой страны дало возможность В. Брюсову написать цикл стихов об Армении.
И первое из этого цикла - “К Армении” - было написан в декабре 1915 г.
В нем Брюсов восторженно признавался:
Армения! Твой древний голос -
Как свежий ветер в летний зной!
И, как дождем омытый колос,
Я выпрямляюсь под грозой!
В Армении Брюсов неожиданно для себя открыл “целый мир живой”:
Но там, где я искал гробницы,
Я целый мир живой обрел.
Запели, в сретенье денницы,
Давно истлевшие цевницы,
И смерти луг - в цветах расцвел.(Брюсов В. Собр. соч. в семи томах, т. 2. М., 1973, с. 235.)
В ходе работы над вступительным очерком к “Поэзии Армении” В. Брюсов, параллельно с литературой, обстоятельно изучил и историю Армении. Итогом этой работы стал очерк “Летопись исторических судеб армянского народа”. Словно летописец, Брюсов прослеживает год за годом многовековую историю страны. На основе этого материала, надо полагать, Брюсов написал стихотворение “К армянам”:
Да! Вы поставлены на грани
Двух разных спорящих миров,
И в глубине родных преданий
Вам слышны отзвуки веков.(Брюсов В. собр. соч. в семи томах, т. 2, с. 234.)
Защитный меч армянского народа испытали полки Кира, Александра Македонского, Лукулла, Юстиниана, Чингиз-хана, Ленгтимура и многих, многих других завоевателей. Судьба вынуждала “стойкого воина” - армянина защищать и хранить “край Наирский”. И даже в мрачные времена своей истории армянский народ не терял надежды. В борьбе мужал его дух, люди становились не слабее, а сильнее. Хотя трагедия и печаль приходили вдруг, и смерть настигала мгновенно, скорбь длилась годами, десятилетиями, веками, тем не менее “нард Тиграна” должен был выйти “звездою из тумана”. Он вправе был носить горделиво “свой многовековый венок”, потому что справедливость земная и живая народная лира всегда предвосхищали ему светлый путь.
А мы, великому наследью
Дивясь, обеты слышим в нем…
Так! Прошлое тяжелой медью
Гудит над каждым новым днем.(Брюсов В. собр. соч. в семи томах, т. 2, с. 235.)
В связи с подготовкой сборника “Поэзия Армении”, как было отмечено выше, Бакинское общество любителей армянской словесности пригласило В.Я. Брюсова прочитать цикл лекций об армянской литературе. В январе 1916 г. он посетил Баку, Тифлис, Ереван (Эривань), Эчмиадзин. Его первые стихи “К Армении”, “К армянам” и затем “К Арарату”, “Путевые заметки”, “Тигран Великий”, “Победа при Каррах”, “В Тифлисе”, “Свобода и война” и др. Охватывали различные периоды жизни Армении и армянского народа. В Эчмиадзине Брюсов восхищался “белым конусом” древнего Арарата. Этот “властелин гор” вознесся в голубом просторе под облаками и всегда ласкал взор человека. Вокруг него раскинулись “убогие деревни”, и где-то там, на каменистом поле. Седой старик водил овец. Но в своей молчаливой гордыне этот любимец народа, Арарат, не один, как и армянский народ:
А против Арарата, слева,
В снегах, алея, Алагяз,
Короной венчанная дева,
Со старика не сводит глаз.(Брюсов В. Собр. соч. в семи томах, т. 2, с. 235.)
Картина седого Арарата встает величественно и зримо и в другом стихотворении Брюсова - “Арарат из Эривани”. У подножья “священной горы” возрождается жизнь, бурлят шумные потоки, проходят купцы, а древний Арарат - безмолвный свидетель “дыма, стали, огня, тела и крови” - стоит в задумчивости, и никто не смеет нарушить его покой.
Но ты, седой Масис, не слышишь,
Ни шумных хвал, ни нужд земных,
Ты их отверг, ты выше их,
Ты небом и веками дышишь,
Тебе шептать - лишь младший брат
Дерзает - Малый Арарат.(Брюсов В. Собр. соч. в семи томах, т. 2,М., 1973. с. 245.)
В “армянских” стихах Брюсова преобладает историко-героическая тема. Да это и понятно. Глубокий знаток истории и литературы Армении, Брюсов видел, как во все времена меч и перо армян действовали сообща: история показывала героическое, оборонительное назначение меча, а перо отображало события в литературе, оставляя грядущим поколениям примеры преданности, доблести и славы народной. Брюсов сознавал, что литературная задача превращалась в общественную и что словесность для армянского народа также была средством самозащиты. В стихотворении “Тигран Великий” поэт воспринял армянского царя как человека, преданного своему народу, которому
…военная невзгода
Смела намеченный узор, -
Ты помнил благо лишь народа,
Не честь свою, не гордость рода, -
Как кубок яда, пил позор.(Брюсов В. Собр. соч. в семи томах, т. 2,М., 1973. с. 245.)
Брюсов имеет в виду здесь печальный исторический случай, когда имевший титул “Царя царей” Тигран Великий личное самолюбие принес в жертву интересам государства. Чтобы не погубить народ, он явился к римскому полководцу Помпею, грозившему Армении разгромом, и снял пред ним тиару. Таким образом он спас армянский народ от войны, уплатив лишь контрибуцию. Вознесенный и увенчанный в свое время лаврами Тигран преклонился перед Помпеем, но остался “во имя родины - велик!”
В основу стихотворения “Победа при Каррах” легло другое историческое событие, относящееся к 53 г. до н. э. Римские войска под началом Красса потерпели сокрушительное поражение от войск союзных государств - Армении и Парфии. Брюсов в “Летописи исторических судеб армянского народа” рассказывает о том, как военачальник парфских войск Сурена приказал отрубить голову и правую руку покоренного Красса и доставить их армянскому царю Артавазду и парфскому - Ороду. Последний находился в то время в столице армянского государства, Арташате, на бракосочетании парфского царевича с сестрой армянского царя Артавазда II. Перед собравшимися разыгрывалась трагедия Еврипида “Вакханки”. Гонец Сурены, Силлах, доставил кровавые трофеи и, поклонившись царям, бросил их на сцену. Греческий актер Ясон Тральский, игравший роль Агавы, по ходу пьесы должен был показать голову растерзанного менадами Пенфея. Он подхватил вместо того голову Красса и бросил ее на подмостки, сопроводив действие соответствующими стихами из трагедии. Брюсов с большим интересом передал в стихотворении эту сцену:
…Актер, игравший роль Агавы,
Из рук усталого гонца
Поспешно принял символ славы,
Трофей жестокий и кровавый,
С чертами римского лица…
Катясь, упала на подмостки,
Надменный Красс, твоя глава,
В ответ на стук глухой и жесткий,
По всем рядам, как отголоски,
Прошла мгновенная молва.
Эпизод из армянской доисторической поры нашел художественное отображение в драматической “исторической сцене” “Моление царя”. По широте охвата материала и драматизму он занимает особое место в армянском цикле В. Брюсова. Ограниченность действующих лиц (царь Армении Артавазд II, пленник-еврей, Спарапет - военачальник армянского войска) не ограничили широту охвата и глубину беседы армянского царя с пленным евреем, который попал в Армению, по всей вероятности, вместе с другими, когда, покорив римлян, предводитель парфского войска Бакур с союзе с Арменией захватил Сирию, Иудею и Палестину. Оттуда он переселил большое количество евреев, Значительная часть которых была оставлена в Армении. (См.: Лео. Собр. соч. в десяти томах, т. 1. Ереван, 1966, с. 322-329 (на арм. яз.))
Действие “исторической сцены” происходит в присутствии приближенных и стражи в царском шатре. По велению царя входит еврей. Царь обращается к нему:
Мне говорили: ты гадать умеешь
И будущее верно предрекать.
Я приказал тебе прочесть по звездам,
Что моему народу Рок судил.
Готовы ли твои предвозвещания?
В “Молении царя” Брюсов, как верно было замечено, не случайно отвел первостепенную роль в предопределении судьбы силе провидения, как в классической древнегреческой трагедии. (См.:Ганаланян О.Т. Армения в поэзии В. Брюсова. - В сб.: Брюсовские чтения 1963 года. Ереван, 1964, с. 545.) На протяжении всей беседы бросается в глаза озабоченность царя будущей судьбой своего народа, страны:
Тебе твой Бог поведал судьбу
Моей Армении?
Проницательным показан в “исторической сцене” еврей-предсказатель. Он смутно видел “в ночи” “грядущего видения” и, повинуясь воле царя, предрекает, обращаясь к нему:
По слову твоему, молился Богу,
И был мне глас в ночи: “Встань и смотри!”
И я увидел, словно в буре некой,
Века, царей и битвы: все неслось,
Крутилось в вихре, восставали царства,
И падали. Лишь западный Дракон
Все возрастал в своей безмерной силе
И, простираясь, землю наполнял,
И вот уже не оставалось места
Где б не было его: Восток и Запад,
И Юг и Север, все заполнил он…
Еврей говорит, что он видел также “вихрь и бурю” веков, двуглавого Дракона, который “распался”. И стало два Дракона, один из них стал пожирать все владения. Но ему навстречу вышел Лев, за спиной которого было солнце. И вступили в бой Лев и Дракон. Они “разорвали” и армянский народ. Одну часть захватил Лев, другую - Дракон:
…И стоя над добычей.
Они рычали, скаля зубы…(Брюсов В. Об Армении и армянской культуре. Ереван, 1963, с. 22-28.)
Хотя беседа между царем и пленником протекает в древнюю пору, однако Брюсов вводит в “историческую сцену” события и более позднего времени, когда Армению неоднократно разделяли на части завоеватели. Доведя до современности, Брюсов окинул беглым взглядом прошлое Армении и отобразил его в “Молении царя”. Основой для этого, безусловно, служил наколенный и изученный Брюсовым материал для его “Летописи исторических судеб армянского народа”.
Вместе с историко-героическим в стихах Брюсова отображены и социальные вопросы инонациональной действительности. Человек огромной и высокой поэтической культуры, он в марте 1917 г., приветствуя февральскую революцию, написал глубоко философское стихотворение “Свобода и война”. Как и в других его стихах, здесь проявились редкие качества оригинального исследователя, блестящего поэта и большого гуманиста. Глубокие раздумья В. Брюсова сказались в оценке событий. Он одинаково осуждал все: и когда в весенние радостные дни на “празднике верб” по слову султана гибли тысячи людей, и когда пытки одних были забавой для других, и когда убийство выло игрой, и когда весенние дубравы вместо песен лепетали “напев похорон”. Русскому поэту было ненавистно попирание свободы:
Довольно! Не кончено дело свободы,
Не праздник пред нами, а подвиг и труд,
Покуда, в оковах, другие народы,
С надеждой на нас, избавления ждут”(Брюсов В. Собр. соч., т. 2, с.223.)
К циклу стихотворений “В Армении” примыкают также стихи “В Баку”, “В Тифлисе”, “Баку” и др. Воспевая январскую красоту дремлющих на рейде “разноцветных судов” в приморском городе, поэт в стихотворении “В Баку” в мечтах ищет персидские берега, где розы Шираза, сады Шахнаме, газели Гафиза, где в древние времена велась война армян под предводительством Тиграна Великого с полками Кира:
Привет тебе, дальний и дивный Иран,
Ты праотец мира,
Где некогда шли спарапеты армян
За знаменем Кира…(Брюсов В. Собр. соч., т.2, с. 243.)
Примечательно, что в трех городах Закавказья В. Брюсов заметил внутреннее единство народов. В стихотворении “В Тифлисе” поэт “ведет” читателя по городу, показывает ему “вершины снежных гор”, монастыри, сдавленную берегами Куру, “многоодежную” и разноязычную толпу в многолюдных базарах, вспоминает Саят-Нову, связанного узами дружбы с эти городом и народом.
В мечтах восставить над обломками
Пленительной молвы:
Тамары век, с делами громкими,
И век Саят-Новы.(Брюсов В. Собр. соч., т.2, с. 240.)
В январе 1917 г. В. Брюсов второй раз побывал в Закавказье. Впечатления от этой поездки и воспоминания от прошлой стали содержанием стихотворения “Баку”. Брюсов описывает времена, когда Каспий занимал несравненно большие пространства, соединялся с Черным и Азовским морями, “омывал вековой Арарат”, а
Ныне увидишь ли старых друзей?
Где ты, Масис, охранитель ковчега?
Так же ли дремлешь в гордыне своей?
- Хмурится Каспий, бьет в берег с разбега.(Брюсов В. собр. соч., т. 2, с.238.)
Брюсов, как никто из современных ему русских поэтов, глубоко знал армянскую литературу, культуру, армянскую поэзию всех времен. Он лично был знаком и с многими армянскими поэтами, деятелями культуры и литературы. Его современники - Ов. Туманян, И. Иоаннисян и А. Исаакян - служили источником вдохновения и для В. Брюсова, и для многих русских поэтов.
С известным армянским поэтом И. Иоаннисяном Брюсов познакомился в Баку, в январе 1916 г. А в апреле он писал ему: “Вспоминаю теперь наши дни в Баку, как прекрасное видение. Не часто, даже нам, поэтам, выпадает в жизни счастье оказаться в кругу лиц, столь преданных поэзии, как то было с нами в городе огнепоклонников. И еще раз - счастье встретиться с подлинным поэтом, как довелось сне встретиться с Вами”.
Вот какие строки посвятил тогда Брюсов Иоаннесу Иоаннисяну:
К тебе приблизиться, то значит -
Вдохнуть души прекрасный свет.
Кто удручен, кто тайно плачет, -
Тот ищет строф твоих, поэт.
В армянской новой жизни начат
Твоим напевом яркий след!(Брюсов В. собр. соч., т. 2, с. 300.)
С Ованесом Туманяном В. Брюсов познакомился в январе 1916 года в Тифлисе. 25 февраля он сделал дарственную надпись на первом томе своего “Полного собрания сочинений и переводов” (1913): “Ивану Фаддеевичу Туманяну, поэту, блистательнейшей звезде светлого трехзвездия армянской поэзии - от сердечно преданного автора”. И стихи:
…Да будет праведно возмездие
Судьбы - и в годах и в веках:
Так! Создал новое созвездие
Ты на армянских небесах.
Пусть звезды малые и крупные
Тебя кропят, пронзая тьму:
Мы смотрим в сферы недоступные,
Дивясь сиянью твоему!(Брюсов В. собр. соч., т. 2, с. 300.)
И теперь читатель “дивится сиянью” В. Брюсова, так любовно закрепившего узы дружбы между литературами и культурами двух братских народов.
Ов. Туманяну, как мы показали выше, посвящали стихи и другие русские поэты. Здесь же вспомним, что 3 августа 1917 г. на армянском вечере в Пятигорске К. Бальмонт посвятил ему стихотворение, в котором признался, что “напевный дар” Туманяна пьянит его стих, а слава армянского поэта распространилась далеко за пределами Армении, и что в русской среде он стал “родным Иваном”:
И ты не только средь армян
Лучистой славой осиян,
Но твой нарядный талисман
Забросил в дали Русских стран…
Живи же светлый Туманян!(“Армянский вестник”, 1917. № 37-38, с. 13.)
Кстати, Армению К. Бальмонт воспринял в образе юной и красивой девушки. В стихотворении “Песня девушки (Армения)” эта страна для поэта - “роза весенняя” и “высь поднебесная”. Аллегорически воспетая Армения пленила своей красотой поэта:
Если б роза весенняя
Не похожа была
На лицо юной девушки, -
Кто ценил бы ее?
Если б высь поднебесная
Не похожа была
На глаза юной девушки,
Кто б смотрел на нее?
Мы сознательно отвлеклись от Брюсова, чтобы к месту показать интерес другого русского поэта к армянскому.
В заключение, продолжая мысль о В. Брюсове, скажем, что, успев за короткое время ознакомиться с армянским языком и основательно изучить историю Армении, ее поэзию всех времен, в. Брюсов в июне 1916 г. написал небольшую рецензию “Царства Араратские” (“Русская мысль”, 1916, июнь, отдел “В России и за границей”, с. 12-16.) на книгу русского писателя и историка А.В. Амфитеатрова “Армения и Рим”. (Амфитеатров А.В. Армения и Рим. Царства зверя. Историческое сочинение, т.1, Пг., 1916.) Книга Амфитеатрова освещала историю древнего периода Армении. Хотя Брюсов в целом положительно оценил работу историка: “книга интересная и дельная и прочесть ее следует”, и тем е менее маститый ученый и критик указал на ряд весьма существенных недостатков, которые подчеркивали слабость общих познаний Амфитеатрова и глубокие, обоснованные утверждения В. Брюсова.
Вспомнив в начале своей богато насыщенной историческими фактами статьи о наличии некоторых работ по истории Армении и “превратности судьбы” армян, Брюсов отмечал, что история Армении еще “слабо разработана даже в специальных трудах”, мало или вовсе неизвестна большинству русских читателей. Тогда как “армяне за тысячелетия своей исторической жизни создали самостоятельную культуру, к сожалению, до сих пор недостаточно изученную. Труды армянских историков давно пользуются заслуженным признанием, так как сохранили нам сведения, утраченные во всех других источниках. В армянских переводах дошли до нас многие сочинения античных писателей, утерянные в подлинниках. Но, может быть, высшую ценность представляет армянская средневековая лирика…” (“Русская мысль”, с. 14.) Амфитеатров в своей книге, как справедливо утверждает Брюсов, находится в “безусловной зависимости от своих предшественников в самой постановке вопросов: новых общих точек зрения не выставляет и ничего существенного в установившихся взглядах не изменяет”. (Там же.)
В. Брюсов указывал, что история Армении, “обнимающая два с половиною тысячелетия”, является “неисчерпаемым кладом”. Она “теснейшим образом связана со всеми важнейшими явлениями, которые потрясли Старый Свет”, должна быть разработана основательно в отличие от повествования Амфитеатрова, у которого “история армян изложена слишком поверхностно и не везде в согласии с новейшими данными науки”. (Там же, с. 15.)
Рецензия В. Брюсова - это не только оценка книги Амфитеатрова, но и повод к высказыванию сокровенного, к рассуждениям о древней истории Армении, о средневековой армянской лирике, которая, “когда станет широко известна, будет признана в числе лучших драгоценностей всего человечества”. Начало широкой известности армянской лирики и ее критического осмысления заложил Брюсов, а полнокровное звучание на русском языке она получила лишь в советское время.
В рецензии на книгу Амфитеатрова Брюсов вскользь затронул вопросы армянской лирики, поскольку основным предметом его размышлений была история Армении, которая представляет “собой единственную эпопею, еще зарытый клад для истории, сокровища которого надо только вынести в свет, чтобы они засверкали тысячами многоцветных лучей”. (“Русская мысль”, с. 14.) И Брюсов вынес, “вынес в свет” не только историю Армении, но и средневековую армянскую лирику в своем вступительном историко-литературном очерке “Поэзия Армении и ее единство на протяжении веков” к антологии “Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней”. (См.: Поэзия Армении.. с. 27-97.)
Таким образом, Брюсов подошел к армянской действительности не только как критик, но и как поэт и переводчик. Он изучил и “пережил” многие события армянской действительности разных эпох, которые затем вылились в поэтический цикл “В Армении”.
Он одним из первых дал отпор фальсификаторам истории геноцида армян, четко высказал свое отношение по этому вопросу еще в 1916 г. Брюсов писал: “В начале войны часть армянских земель (до области Вана) была взята русскими войсками, в других же турки продолжали свою прежнюю политику, не останавливаясь перед такими грандиозными избиениями, на которые не отваживался и Ленгтимур…
…Мы уже не имели возможности использовать “Синюю книгу” 1915 г. по армянскому вопросу, где собраны факты, поистине ужасающие по своей невероятной жестокости. Чтобы не говорили защитники турок, как бы не ссылались на доводы “государственной необходимости”, ничто не может оправдать массовых избиений, опустошения целых провинций, обрекания на голодную смерть изгоняемого населения деревень и городов и т.п. Вовсе не фантастичен подсчет, указывающий, что в начале современной войны в турецких областях от казней, от убийств, от голода, от истощения, в пожарах, на пути в ссылку, в пустынях, назначенных для жительства, и т.п. погибло свыше миллиона душ армянского населения…” (Брюсов В. Летопись исторических судеб армянского народа. М., 1918, с. 100, 115.)
Русские писатели и поэты в канун Октябрьской революции как в центре России, так и на периферии откликались в своем художественном слове на различные события армянской действительности. Так, в мае 1917 г. в Ялте, в типографии Роговенко, вышла поэма Евгения Балкового “В защиту турецких армян”. В ней нашли отображение события последних лет. В поэтическом слове автора прослеживается, как с давних пор мидяне, римляне, затем арабы и турки разоряли Армению. И теперь эта страна охвачена ужасом кровавых событий:
Опять наших жен, дочерей, и сестер
Заставят в Стамбуле томиться;
Опять будут ждать их стыд и позор, -
Иль волны Евфрата, иль дымный костер,
Иль рабство и слезы в темнице.
Глубокие философские размышления Балкового о горькой многовековой судьбе армянского народа подкрепляются отображенными в поэтических образах фактами реальной действительности. Балковой, как и многие русские авторы, не отделившие свое личное от армянского и осудившие в черту армян - их надежду на лучшее будущее:
Не раз нам казалось: погибла страна!
Иссякнет в ней жизнь, истощится!..
Но вот подняла нас надежды волна:
Весь мир охватила борьба и война,
Теперь наша участь решиться должна!
Свобода к нам в двери стучится…
Таким образом, исследованные художественные сочинения и документальные сообщения показывают, что русские писатели различных уровней и воззрений одинаково с болью и сочувствием отнеслись к трагедии другого, в данном случае армянского народа и осудили геноцид, тем самым вопреки каннибализму еще раз продемонстрировали гуманистический характер русской литературы.
… художественные произведения русской литературы и официальные документы о геноциде - это реквием по истерзанным армянам. Они настоятельно требуют государственного признания геноцида армян как в Советском Союзе, так и во всем мире. Ведь значимость этих материалов не поблекнет никогда в памяти истории. “Уважение к минувшему, - подчеркивал А. Пушкин, - вот черта, которая отличает образованность от дикости”. Русская литература своими гуманистическими идеями поучительна, она утверждает взаимопонимание между народами. Это одно из ее бесценных качеств.
Также по теме:
М.Д. Амирханян - Геноцид армян и русская публицистика
Произведения русских авторов о геноциде армян