ФРАНКО-ТУРЕЦКИЕ ОТНОШЕНИЯ И КИЛИКИЯ В 1918—1923 гг.

Саакян Р. Г.

---

---

[стр. 150]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

АНКАРСКИЙ ДОГОВОР 1921 г.
И СУДЬБА КИЛИКЙКСКИХ АРМЯН

Заключение Анкарского договора 1921 г. между Францией и Турцией явилось логическим завершением тех дипломатических акций обеих сторон, прежде всего Франции, о которых говорилось выше. Исходя из своих экономических, финансовых, религиозных, культурных и иных интересов в Турции, Франция продолжала искать новые пути для завершения своих дипломатических усилий и подписания сепаратного соглашения с Анкарой.

Спустя некоторое время, А. Франклен-Буйон в сентябре 1921 г., уже после Сакарийского сражения¹, снова оказался в Турции и до поездки в Анкару для возобновления переговоров имел в Константинополе встречу с французскими высокопоставленными офицерами на предмет будущего соглашения с кемалистами. В связи с этим Рамбольд сообщал, что как стало известно, в готовящемся соглашении имеется секретная военная статья о том, что после эвакуации Киликии Франция оставит кемалистам военные запасы, технику и снаряжение, достаточные для двух дивизий². Франция соглашалась также разрешить кемалистам использовать отрезок Багдадской железной дороги во французской зоне, идущий к Мосулу через Биреджик и Урфу, в случае военных действий между кемалистами и королем Фейсалом³.

Переговоры с Юсуф Кемаль-беем и другими представителями Анкары начались 24 сентября. И на этот раз Франклен-Буйон столкнулся с решительной позицией Анкары в вопросах иностранных зон влияния, создании смешанной жандармерии в Киликии и особенно режима капитуляций. Во время одной из встреч Франклен-Буйон спросил у Юсуфа Кемаля: «Неужели турки думают, что они смогут отменить все капитуляции?». На что последний ответил: «Великое национальное собрание никогда не позволит туркам сложить оружие до тех пор, пока капитуляции не будут упразднены»⁴. Разногласия возникли и в вопросе национальных меньшинств, однако и здесь, как отмечает Сониел, кризис вскоре пришел к концу, т. е. Франклен-Буйон, получив инструкции из Парижа, согласился со статьями Национального пакта⁵.

[стр. 151]

20 октября в два часа ночи франко-турецкий договор был подписан, а уже в 5 часов утра Франклен-Буйон покинул Анкару. 25 октября он появился в Париже с договором в руках. Такая поспешность в оформлении договора объяснялась тем, что премьер-министр Бриан хотел использовать «разрешение» киликийской проблемы для получения вотума доверия в парламенте перед своей поездкой на Вашингтонскую конференцию. Следует также учесть, что французское правительство в переговорах с представителями Анкары при рассмотрении вопроса о Киликии всегда исходило из своих интересов в Сирии, стремясь скорее покончить с «дорогостоящей экспедицией» в Киликии, чтобы создать, надежные границы для Сирии. Характерно, что при обсуждении этого вопроса в палате депутатов, в тот самый день, когда Франклен-Буйон в тайне от французских парламентариев подписывал договор с кемалистами, Бриан, отражая нападки ряда депутатов, выражал удовлетворение правительства тем, что вражда прекращена, и больше не будет проливаться кровь французских солдат⁶.

Франко-турецкий договор, известный в литературе, как Анкарское соглашение или как договор Франклен-Буйона, в опубликованном тексте содержал следующие статьи:

«Ст. 1. Договаривающиеся стороны заявляют, что с момента подписания настоящего соглашения состояние войны между ними прекращается; армии, гражданские власти и население немедленно будут поставлены в известность об этом.

Ст. 2. Начиная с момента подписания настоящего соглашения военнопленные воюющих сторон, равно как и французские и турецкие заключенные, будут освобождены и соответственно препровождены в близлежащие города, предназначенные для этой цели. Льготы этой статьи распространяются на всех заключенных обеих сторон, независимо от времени и места их заключения или взятия в плен.

Ст. 3. В течение максимум двух месяцев со времени подписания настоящего соглашения турецкие войска отступят на север, а французские войска—на юг от линии, отмеченной в статье 8.

Ст. 4. Прием и сдача территорий, которые будут иметь место в течение срока, предусмотренного статьей 3, осуществятся согласно условиям, выработанным смешанной комиссией, созданной военным командованием обеих сторон.

Ст. 5. Обе договаривающиеся стороны объявят о полной амнистии в эвакуируемых ими районах сразу же после перехода к ним этих территорий.

Ст. 6. Правительство Великого национального собрания Турции заявляет, что права меньшинств, торжественно признанные в Национальном обете, будут подтверждены им на той же основе, которая установлена конвенциями, заключенными на этот

[стр. 152]

предмет между державами Антанты и их противниками и некоторыми из их союзников.

Ст. 7. Специальный административный режим будет установлен для района Александретты. Жители этого района, принадлежащие к этой национальности, будут пользоваться всеми возможными облегчениями для развития своей культуры. Турецкий язык в этом районе будет иметь официальное значение.

Ст. 8. Линия, упомянутая в статье 3, устанавливается и уточняется следующим образом: пограничная линия будет проходить, непосредственно к югу от местности Пайяс в районе залива Александретты и направится к Мейдан Экбесу (оставляя за Сирией; железнодорожную станцию и населенный пункт).
Оттуда она направится к юго-востоку с таким расчетом, чтобы оставить за Сирией населенный пункт Мерзифон, а за Турцией — Карнаб, равно как и город Килис; там линия соединится с Багдадской железной дорогой, платформа которой останется на турецкой территории до Нусейбина; оттуда она будет следовать по Старой дороге между Нусейбином и' Джезире-ибн-Омаром, где она соединится с Тигром. Населенные пункты Нусейбин и Джезире-ибн-Омар, равно как и дорога, останутся за Турцией, однако обе страны будут иметь одинаковые права в пользовании этой дорогой. Станции и вокзалы секции между Чобан-беем и Нусейбином будут принадлежать Турции как составляющие части платформы железной дороги.

Комиссия, состоящая из представителей обеих сторон, будет создана в течение одного месяца с момента подписания настоящего соглашения для фиксации упомянутой выше линии. Эта комиссия приступит к работе в эти же сроки.

Ст. 9. Могила шаха Сулеймана, деда султана Османа, основателя османской династии (известна как могила Турка-Мезара), находящаяся в Джабер-Калеси, останется с состоящими при ней службами собственностью Турции, которая будет иметь право содержать там сторожей и поднимать турецкий флаг.

Ст. 10. Правительство Великого национального собрания Турции соглашается на передачу концессии на отрезок Багдадской железной дороги между Бозанти и Нусейбином, равно как и на различные ветки, построенные в Аданском вилайете, назначенной французским правительством группе со всеми правами, привилегиями и выгодами, в частности, касающимися эксплуатации и перевозок.
Турция будет иметь право совершать свои военные перевозки по железной дороге от Мейдан-Экбеса до Чобан-бея в Сирийском районе, а Сирия будет иметь право совершать свои военные перевозки по железной дороге от Чобан-бея до Нусейбина по турецкой территории.

[стр. 153]

На этом отрезке и в его разветвлениях в принципе не может быть установлен какой-либо дифференцированный тариф. Однако оба правительства сохраняют за собой право разработать в случае надобности в общем соглашении все отклонения от правила, которые станут необходимыми.

В случае невозможности прийти к соглашению каждая сторона будет иметь свободу действий.

Ст. 11. После ратификации настоящего соглашения будет создана смешанная комиссия для заключения таможенной конвенции между Турцией и Сирией. Условия, как и продолжительность этой конвенции, будут определены названной комиссией. До заключения вышеупомянутой конвенции обе страны сохранят свободу действий.

Ст. 12. Воды Кувеика будут распределены между городом Алеппо и оставшимся за Турцией районом на севере с тем расчетом, чтобы справедливо удовлетворить обе стороны.

Город Алеппо равным образом может использовать за свой счет воды Евфрата на турецкой территории для удовлетворения, потребности области.

Ст. 13. Оседлое население или полукочевники, имеющие пастбища или собственность по ту или другую сторону линии, фиксированной в статье 8, будут продолжать пользоваться своими правами. Они смогут, исходя из необходимости использования своих прав, свободно, не выплачивая ни пошлин за пастбища, ни таможенных или других пошлин, транспортировать с одной стороны линии на другую свой скот, сельскохозяйственные инструменты, семена и сельскохозяйственную продукцию, имея в виду, что установленные пошлины они заплатили соответственно в тех странах, где они проживают»⁷.

Важное значение имела и нота, с которой обратился в тот же день к Франклен-Буйону комиссар по иностранным делам Великого национального собрания Турции Юсуф Кемаль-бей. Считаем необходимым привести полный текст указанной ноты.

«Ваше Превосходительство!
Мне приятно надеяться, что заключенное между правительством Национального собрания Турции и правительством Французской республики соглашение, имеющее целью установить окончательный и длительный мир, приведет к восстановлению и консолидации тех тесных отношений, которые существовали в прошлом между двумя нациями, и правительство Французской республики постарается разрешить в духе сердечного согласия все вопросы, касающиеся независимости и суверенитета Турции.

С другой стороны, правительство Великого национального собрания, желая благоприятствовать развитию материальных интересов между двумя странами, поручило мне заявить Вам, что оно расположено предоставить концессию на железо-хромовые и

[стр. 154]

серебряные месторождения, находящиеся в долине Харшида, французской компании сроком на 99 лет, в течение 5 лет с момента подписания настоящего соглашения для осуществления этой концессии обществом, созданным согласно турецким законам с участием турецкого капитала, доходящего до 50%.

Кроме того, турецкое правительство готово рассмотреть с величайшей благосклонностью другие заявки, которые могли бы быть сделаны французскими группами на горные, железнодорожные, портовые и речные концессии при условии, что упомянутые заявки будут соответствовать взаимным интересам Турции и Франции.

С другой стороны, Турция желает воспользоваться сотрудничеством французских профессоров-специалистов в профессиональных школах. По этому поводу она позже сообщит французскому правительству об объеме этих потребностей.

Наконец, Турция надеется, что с момента заключения соглашения французское правительство не откажется разрешить французским капиталистам войти в экономические и финансовые отношения с правительством Великого национального собрания Турции»⁸.

Как видно из содержания Анкарокого договора и приведенной ноты, для Франции и Турции принципиальное значение имели статьи 1, 3, 4, 6, 7 и 10, остальные касались менее важных вопросов.

Статья 1 о немедленном прекращении военных действий и статьи 3 и 4 об уходе французских войск по сути дела возвещали о военной победе турок и, разумеется, имели гораздо большее значение для Турции, получавшей возможность перебросить свои войска на западный фронт для борьбы против греков. Кроме того, весь экономический потенциал Киликии отныне мог быть использован анкарским правительством для военных целей. Таким образом, за счет южного фронта несравненно усиливался западный фронт. Помимо этого, важное значение имело и то обстоятельство, что для получения оружия кемалисты могли пользоваться Мерсийским портом и железной дорогой. Турецкий историк Акшин отмечает в этой связи, что «одной из выгод, получаемых от этого договора, являлось то, что с точки зрения добычи оружия и боеприпасов мы уже не были связаны только с русскими, а могли получать подобную помощь также с юга»⁹.

Действительно, последующие события показали, что отвоевание у французов Киликии имело существенное значение для побед, одержанных кемалистскими войсками в течение 1922 г.

Статья 6 о «защите» проживающих в Турции национальных меньшинств знаменовала собой явный успех анкарского правительства, ибо вместо конкретного признания прав меньшинств,

[стр. 155]

вопрос подменялся тем «торжественным» и ни к чему не обязывающим определением, которое содержалось в Национальном обете. Уступка Франции в этом вопросе усугублялась тем, что в отличие от Лондонского соглашения от 9 марта 1921 г., по которому турецкое правительство обязывалось обезоружить население Киликии, в Анкарском договоре таковой пункт вовсе отсутствовал. Это означало, что вооруженные до зубов турецкие чете и созданные с целью грабежа и убийств христиан многочисленные банды могли беспрепятственно продолжать свое дело.

Далее, эвакуация Киликии, ранее сопровождаемая рядом условий, теперь должна была производиться без каких-либо гарантий со стороны Турции. И еще: в муниципальном управлении в тех областях, где имелось смешанное население, должны были участвовать представители различных национальностей, чего уже не было в анкарском договоре.

Статья 7 договора об «особом административном режиме» Александреттского санджака в сущности также являлась большой уступкой, которая делалась Францией Турции за счет сирийского народа. Упомянутая статья впоследствии послужила поводом для анкарских правящих кругов вынести вопрос об Александреттском санджаке на арену международной дипломатии и путем сговора с французскими империалистами присоединить его к Турции¹⁰.

Что касается статьи 10 о предоставлении концессий французским капиталистам, то здесь, конечно, анкарское правительство принципиально отклонялось от своей прежней позиции и делало уступку империалистам, которая, однако, была менее значительной по сравнению с получаемыми выгодами. Из приведенной выше ноты Юсуф Кемаль-бея видно, какими условиями сопровождалась передача концессии. Анкарское правительство в любой момент могло заявить, что данная концессия противоречит национальным интересам Турции.

Кроме этого имелось еще одно обстоятельство, не нашедшее отражения в договоре, но выгодное Франции. Это—возможность сосредоточения французских войск в Сирии и укрепления границ последней.

Другим выигрышным моментом, также прямо не зафиксированным в договоре, но имеющим важнейшее значение с точки, зрения колониальной политики Франции в будущем, был факт достижения согласия с кемалистами и отказа борьбы с ними. Признание анкарского правительства Францией было, разумеется, большим успехом для кемалистов. В то же время оно было встречено с энтузиазмом во всем мусульманском мире, особенно в колониальных владениях Франции. «Наконец-то,— отмечал парижский еженедельник «L’Europe Nouvelle»,— имя Франции приобре-

[стр. 156]

тает новый блеск не только на Ближнем Востоке, но и во всех тех мусульманских странах, где, несмотря на ошибки и неудачи Турции, постоянно царит авторитет халифата... Мы можем надеяться на то, чтобы снова занять в глазах мусульманского мира то законное место, которое, увы, было потеряно за несколько лет до войны отчасти из-за германских интриг, отчасти же по причине нашей собственной беспечности»¹¹.

Наконец, Анкарокий договор кроме опубликованного текста Содержал секретные статьи. Согласно последним, Франция должна была продать Турции оружие и боеприпасы на общую сумму 200 млн франков, в том числе 10 тыс. комплектов обмундирования, 8 тыс. маузеров, 5 тыс. лошадей, 12 самолетов, а также пушки типа „Creusot”¹².

Эти секретные статьи Анкарского договора, направленные против могущественного ближневосточного соперника Франции— Англии, были призваны укрепить французские позиции в регионе и восстановить довоенное положение Франции. Поэтому неудивительно, что подписание франко-турецкого договора имело в Англии впечатление разорвавшейся бомбы, хотя английская дипломатия после двух поездок Франклен-Буйона в Турцию знала, конечно, о том, что Франция делает новые попытки сепаратного соглашения с анкарским правтельством¹³.

Английская печать обрушилась на Францию с обвинениями в вероломстве, нарушении союзнических обязательств, подрыве авторитета Великобритании и т. д. «Франция бросила вызов союзникам,— писала «Daily chronicle». Одно из двух: или мы являемся союзниками, или таковыми не являемся. Анкарский договор показывает, что мы не являемся союзниками¹⁴. «Франко-ангорский договор,—добавлял дипломатический корреспондент газеты «Observer»,— является не только насмешкой над межсоюзнической солидарностью, но и коренным образом нарушает некоторые основные принципы союзников. Так, например, анкарское правительство окончательно признано Францией как единственная исполнительная власть в Турции...»¹⁵. А известный политический обозреватель Джордж Глазго находил, что более важен вопрос о том, продолжает ли Антанта существовать, или она распущена сепаратными шагами Франции. «Если Франция отвергает дух сотрудничества и действует одна,—вопрошал автор статьи,—должна ли Великобритания следовать ее примеру, и если да, то что же останется тогда от Антанты»¹⁶. И лишь консервативная «Таймс» с сожалением признавала, что «французы первыми правильно поняли создавшееся в Малой Азии положение», выражая в то же время досаду по поводу того, что одновременно с франко-турецким соглашением не был заключен общий мирный договор¹⁷.

Вслед за неофициальными протестами английских газет пос-

[стр. 157]

ледовали дипломатические демарши Форин оффиса, с трудом скрывающие недовольство поведением своей «союзницы». Подписание договора «внушило чувство удивления и страха Керзону»¹⁸, который незамедлительно потребовал объяснений.

Из опубликованных английских документов становится очевидным, что британское правительство фактически получило подтверждение о подписании договора уже 21 октября. Английский посол в Париже Гардинг сообщал Керзону, что во время своей встречи с Брианом последний пытался умалить значение сепаратных шагов Франции, приведя как довод то обстоятельство, что первые предложения относительно границ Сирии и выдачи французских военнопленных были отклонены анкарским парламентом. В то же время Бриан отметил, что из полученной от Франклен-Буйона информации стало известно о том, что Мустафа Кемаль озабочен скорейшим заключением соглашения с Францией и решил оказать нажим на Великое национальное собрание, поставив вопрос о доверии. И уже в конце беседы Бриан признал, что согласно последней информации, полученной французским правительством, ВНСТ дало свое согласие, и договор будет подписан «сегодня или завтра»¹⁹, т. е. 21 или 22 октября, в то время как Анкарский договор был уже подписан.

Подтверждение о заключении договора в Анкаре поступило также от агенства кемалистов в Стамбуле Гамид-бея, сообщившего английскому послу Рамбольду, что «Франция хочет эвакуировать Киликию в течение нескольких недель после того, как соглашение будет одобрено французским правительством»²⁰. Из беседы стало также известно, что А. Франклен-Буйон 22 октября прибыл в Стамбул и в тот же день отправился в Париж с намерением повидаться с Брианом до отъезда последнего в Вашингтон²¹.

Дальнейшим шагом Керзона было требование представить полный текст договора. 29 октября Кэ д’Орсэ передало английскому посланнику в Париже Читэму ноту с приложением текста Анкарского договора и приведенного выше письма Юсуф Кемаль-бея²².

Изучив оба документа, Керзон пригласил к себе 3 ноября французского посла Сент-Олера для получения «разъяснений». Никакие разъяснения, однако, не были даны французским послом кроме того, что «соглашение, подписанное Франклен-Буйоном, носит чисто локальный характер», и доказательством этого служит тот факт, что вопросы об Измире, Фракии и заключения окончательного мира не обсуждались на переговорах с представителями анкарского правительства²³.

Керзон заявил послу, что все возражения британского правительства изложены в специальном меморандуме, который будет передан французскому правительству в ближайшее время.

[стр. 158]

А до этого,— добавил он, ему хотелось бы устно информировать посла о содержании английского меморандума, которое сводится к следующему:

1. Анкарское соглашение является сепаратным миром, и оно противоречит заключенному в ноябре 1915 г. Лондонскому пакту, запрещавшему союзникам подписание сепаратных договоров.

2. Сепаратные соглашения несовместимы с деятельностью Антанты.

3. Анкарское соглашение ослабляет авторитет Франции в деле совместного урегулирования союзниками вопросов, касающихся Востока.

4. Меньшинства лишаются покровительства, несмотря на наличие предоставленного Франции мандата.

5. Предусмотренный по статье 3 договора уход французских войск в течение двухмесячного срока противоречит соглашению, заключенному между Англией, Францией и Италией в Париже 10 августа 1920 г.

6. Согласно договору от 20 октября 1921 г., железная дорога проходит по турецкой территории, и тем самым она лишается той безопасности, которая ей была обеспечена, когда она проходила полностью по территории французской зоны.

7. Экономические концессии противоречат тройственному соглашению.

8. Письмо Юсуф Кемаль-бея требует ответа²⁴.

После вручения 5 ноября английского меморандума британское посольство в Париже передало для опубликования во французских газетах новый меморандум, в котором, в частности, говорилось:

«В течение последней недели французская пресса открыто заявляла, что: а) заключенный в Анкаре Франклен-Буйоном договор весьма незначительно или вовсе не отличается от того соглашения, которое Бриан и Бекир Сами-бей подписали в марте 1921 г., б) британское правительство никогда не выступало против этого соглашения, за исключением тех устных возражений, которые не оставили письменного следа». Далее было сказано, что «при наличии непрерывно повторяющихся подобных утверждений посольство Его Величества считает необходимым представить факты таковыми, какими они являются в действительности.

Договор Франклен-Буйона содержит следующие новые положения.

Прекращение состояния войны, согласно статье первой, которое предполагает заключение мира между Францией и анкарским правительством и признание последнего Францией, как законной власти Турции.

Согласие Франции по статье шестой с требованиями нацио-

[стр. 159]

налистов (имеются в виду кемалисты.—Р. С.) относительно защиты интересов национальных меньшинств значительно отличается от условий, предусмотренных Севрским договором.

По статье восьмой имеет место изменение границы, пролегающей между Нусейбином и Тигром.

Туркам предоставляется право использования Багдадской железной дороги на территории Сирии с целью обеспечения военных перебросок.

Письмо Юсуф Кемаль-бея, в котором помощь, предоставляемая Францией Турции в вопросах ее независимости и самостоятельности, связывается с обещаниями о предоставлении различных концессий идет гораздо дальше тех условий, которые содержались в соглашении, заключенном с Бекир Сами-беем»²⁵.

Как видим, в представленных британским правительством официальных возражениях акцент ставился на нарушении Францией своих союзнических и договорных обязательств. На самом же деле под этими растяжимыми формулировками скрывалась обеспокоенность Англии тем влиянием, которое Франция могла приобрести как на Ближнем Востоке, так и во всем мусульманском мире, опередив ее в «умиротворении» Ближнего Востока.

«Если франко-турецкое соглашение причинило такое беспокойство Англии,—писал С. Касьян,— побудило правительство Ллойд Джорджа представить Бриану две решительные ноты, дало повод английской прессе поднять шум, то причиной тому является не только то, что ее материальные интересы на турецкой территории ущемляются, но и то, что, теряя свое «моральное» влияние в Турции, она может потерять ее и в других мусульманских колониях...»²⁶.

Вопрос о защите национальных меньшинств Турции, который английская дипломатия и пресса выставляли столь остро, был выдвинут ими не для покровительства христианскому населению, а с целью дискредитации Франции, ее неустойчивой и вероломной политики.

Какой ответ противопоставила французская дипломатия английским протестам и обвинениям?

Следует сказать, что Кэ д'Орсэ и французское посольство в Лондоне некоторое время хранили абсолютное молчание, не выступив с официальным заявлением и предоставив французской прессе самой «обосновать» необходимость заключения Анкарского договора. А французская печать в своем подавляющем большинстве встретила подписание франко-турецкого договора аплодисментами, возвеличивая Бриана «за замечательный дипломатический успех». Рупор французского МИД газета «Тан» расценила договор как «благодеяние для всего мира»²⁷.

«Она (французская печать.—Р. С.) забыла неслыханные

[стр. 160]

злодеяния младотурок,— писал редактор газеты «Босфор» Пайарес. Она забыла Мараш, Урфу, Айнтаб, Сис, Хаджин... забыла все, чтобы вспомнить лишь о тех связях традиционной дружбы, которые соединяют Францию с Турцией»²⁸.

«Защита» Анкарского договора во французских газетах не проходила, однако, односторонне. Часть из них предпочитала смягчить недовольство и гнев англичан, придавая совершившемуся характер частной, локальной акции. Речь идет, писали газеты, не о договоре, имеющем широкое политическое значение, не о соглашении, решающем все спорные вопросы между союзниками и Османской империей, а лишь о специальном соглашении, имеющем своей целью установление настоящего мира между Францией и Турцией и полюбовного разрешения тех спорных вопросов, которые возникали ввиду их соседства в Малой Азии²⁹.

Ряд органов печати видел основное значение договора в поднятии авторитета Франции в мире ислама. Еженедельник «L’Europe Nouvelle» поместил статью Поля Брюзона, озаглавленную «Ангорский вопрос и мусульманское общественное мнение», в которой автор, полемизируя с английскими журналистами, категорически заявлял, что только Франция правомочна решать, соответствует ли тот или иной шаг ее интересам. Анкарский договор выгоден ей потому, что «Франция является великой мусульманской державой»,—заключал автор³⁰. Затем, чтобы показать место Алжира, Туниса, Марокко и других колоний в туркофильской политике Франции, автор цитировал статью из алжирской газеты «Икдам», которая, как нам кажется, действительно является примечательной. «Как алжирский магометанин,—отмечал автор статьи Махмед Баллуд,—мы счастливы констатировать позицию Франции в грекотурецком конфликте, и мы можем сказать, что за политикой Кэ д’Орсэ с пристрастием следят все мусульмане, освобожденные Францией. Многие признаки показывают, что с колониальной точки зрения наша нынешняя внешняя политика дает хорошие результаты... Умиротворение Сирии протекает нормально, рифы в Марокко сами признают силу Франции, и, быть может, они воздают должное ее промусульманской политике тем, что воздерживаются от вторжения на нашу территорию. В Алжире, Тунисе, Мадагаскаре нет даже намека на волнения, и протесты, которые имеются там—внутреннего порядка; они не только не направлены на отделение этих колоний от Франции, но, наоборот, они способствуют более тесному сближению с жизнью метрополии...»³¹.

Анкарский договор с воодушевлением был принят не только в североафриканских владениях Франции, но и на Арабском полуострове, в частности, в Сирии и Ливане. Газета «Le Temps» не скрывала своей радости в связи с тем, что франко-турецкий дого-

[стр. 161]

вор был встречен с удовлетворением мусульманами Бейрута и внутренних областей: «Мусульмане счастливы от той услуги, которую Франция оказала исламу, оставив халифат в Константинополе и сохранив весь его авторитет»³².

Что же касается реакции официальных французских кругов, то, как было отмечено, в первое время французская сторона хранила молчание. Когда 27 октября французский сенат стал обсуждать подписанный Франклен-Буйоном договор, Бриан, выступив с разъяснениями, подчеркнул, что необходимость договориться с турками и заключить с ними локальное соглашение возникла после того, как «стало очевидным, что на Востоке невозможно установить всеобщий мир»³³. «Мы встретили в Турции горячую симпатию к Франции,—заявил Бриан. Встретили бурное желание исправить ошибку и вернуться к старым традициям»³⁴.

Некоторые члены сената выступили с возражениями, обвинив правительство в отклонении от Лондонского соглашения от 9 марта 1921 г. Сенаторы Муте, Лямарзель и Фланден остро критиковали Анкарское соглашение за то, что в нем вовсе не обеспечены права христиан. Последний оратор наполнил «о мученичестве армян в годы войны», об услуге, оказанной ими делу союзников, «теми, которые находились под французским флагом или сражались в русских армиях...»³⁵. Напомнив сенату об обещаниях, данных президентом Пуанкаре в феврале 1919 г., Фланден критиковал правительство Бриана за то, что ни одно из этих обещаний не нашло отражения в Анкарском договоре. Они были подменены обычными посулами кемалистского правительства защитить интересы меньшинств, интересы, якобы признанные в Национальном обете. «В подобных условиях,—заключал он,—это расплывчатое пустословие не может успокоить население Киликии»³⁶.

Судьба населения Киликии после ухода французских войск стала предметом беспокойства французской общественности, многих членов парламента, особенно тех, кто трезво оценивал создавшуюся для христиан угрозу. Помимо выступлений в палате депутатов и сенате с критикой так называемых гарантий безопасности были и письменные обращения к правительству. Так, 25 ноября 1921 г. бюро группы сенатской комиссии по иностранным делам направило на имя председателя совета министров А. Бриана письмо, в котором, в частности, говорилось: «На своем заседании от 2 ноября сенатская группа по внешним делам, насчитывающая 113 наших коллег, занялась переговорами, которые велись в Ангоре, и выслушала представителей Армянской национальной делегации.

Горячо желая восстановления традиционного согласия между Францией и Османской империей, группа вместе с тем проявила обеспокоенность в связи с опасностью, которую может создать для

[стр. 162]

находящейся под французским мандатом Сирии новая линия границы, подставляющая Александретту под турецкие пушки; она особенно обеспокоена мыслью, что слишком быстрая эвакуация Киликии чревата риском привести к резне население, которое Франция репатриировала в Аданский вилайет.

В соответствии с этим группа поручила через свое бюро настоять перед правительством на том, чтобы отступление наших войск было строго подчинено предварительному учреждению неоспоримых гарантий, долженствующих обеспечить безопасность христианского населения и уважение прав меньшинств.

Бюро группы:
Э. Фланден— председатель и др.»³⁷.

17 декабря 1921 г. с письмом к Бриану от имени многих своих коллег обратился депутат Марсель Абер. «То, что беспокоит меня и вызывает тревогу у очень большого числа членов парламента,— писал он,— это забота об обеспечении безопасности жителей Киликии, которые считали, что они окончательно поставлены под нашу защиту... Нам кажется недопустимым, чтобы эта безопасность была скомпрометирована Анкарским соглашением; наоборот, нам кажется необходимым принятие всех предосторожностей с тем, чтобы гарантировать эту безопасность.

Обязательства, взятые на себя подписавшими Анкарское соглашение сторонами, недостаточны для того, чтобы уменьшить беспокойство населения...».

«Воспоминание о страшных погромах,—говорилось далее,— жертвой которых они были, всегда свежо в воображении этих несчастных людей, и оно может вызвать с их стороны отчаянные акты, приведя либо к изгнанию, которое опустошит страну, либо к насилию, которое послужит поводом для новых избиений.

В любом случае Францию будут считать ответственной за печальные события, которые могут произойти, даже если они будут спровоцированы теми, кто заинтересован извлечь из них пользу для себя.

Вот почему члены Армянской национальной делегации используют все свое влияние, чтобы успокоить соотечественников. Однако их усилия будут бесполезными, если Франция вместе со своими союзниками не найдет немедленно средства смягчить это вполне оправданное беспокойство...»³⁸.

Этой критике Бриан противопоставил «государственные интересы страны», т. е. необходимость положить конец вражде, указав в то же время на невозможность содержания в Киликии 100-тысячной французской армии. Это было сказано между прочим. Об основных же побудительных причинах, заставивших ускорить подписание договора с кемалистами, Бриан признавался во вто-

[стр. 163]

рой части своего ответа: «С другой стороны,—заявил он,—Анкарское соглашение позволяло Франции мирно осуществлять свой мандат на Сирию и обеспечить себе моральную выгоду во всем мусульманском мире»³⁹.

Таким образом, Бриан в парламенте повторил то, о чем французская пресса писала сразу же после подписания договора, а именно, две наиболее важные причины договоренности с кемалистами и обе — колониалистского характера: 1) сконцентрировать все внимание на Сирии для упрочения позиций Франции в этой стране; 2) восстановить морально-политический престиж Франции в ее мусульманских владениях.

За этим последовал обмен нотами между правительствами двух союзных держав. 18 ноября 1921 г. французский поверенный в делах де Монтиль передал Форин оффису ноту, в которой содержался ответ на меморандум Керзона от 5 ноября. В этой ответной ноте французская сторона акцентировала внимание на двух пунктах английских возражений: вопросе о христианских меньшинствах и вопросе о продаже кемалистам оружия. По первому вопросу в ноте была выражена уверенность, что Анкарский договор обеспечивает безопасность христианского населения Киликии, по второму же—начисто отрицалось согласие французов продать кемалистам оружие и военное снаряжение. В качестве доказательства приводилась телеграфная инструкция, данная Брианом генералу Гуро относительно установления строгого контроля за тем чтобы при эвакуации французских войск оружие и амуниция прямо или косвенно не перешли в руки кемалистов⁴⁰. Спустя четыре дня, 22 ноября поступила другая нота: Гардингу был передан ответ французского правительства на британскую ноту от 17 ноября относительно принятия мер «для обеспечения безопасности армян и других» после ухода французских войск. В этом ответе, «тон которого имел язвительный характер», повторялись обычные заверения со ссылкой на гарантии, данные анкарским правительством. «...Французское правительство,—говорилось далее,—сделает все, что в его власти, для обеспечения сохранения мира в Киликии, если его усилиям не будет противодействовать вредное вмешательство извне»⁴¹.

«Фращузское правительство давало знать,—писала по этому поводу газета «Stamboul»,— что оно в вопросах меньшинств добилось гарантий, в то время как союзники по сегодняшний день не смогли получить никаких гарантий...»⁴².

2 декабря Бриан вернулся из Вашингтона, а 3 декабря он имел продолжительную беседу с Гардингом, во время которой посол снова говорил о том «разочаровании и раздражении, которое вызвало в Англии заключение Анкарского соглашения»⁴³. Французский премьер дал знать, что ждет ответа на вторую ноту

[стр. 164]

в связи с Анкарским договором. На что Гардинг ответил, что из частного письма, полученного от Керзона, ему известно, что его правительство не желает продолжения бесполезной полемики. Бриан также не желал продолжать полемику и сказал, что «полностью удовлетворен тоном и общим содержанием последней английской ноты, и поэтому никакого последующего ответа не будет»⁴⁴.

Обзор откликов на Анкарское соглашение во Франции хотелось бы завершить весьма характерным признанием его «автора»—Франклен-Буйона, сделанным в феврале 1922 г. Оно примечательно тем, что «герой Ангоры» (как его называли газеты) раскрывал все те выгоды и преимущества, которые Франция извлекла из этого договора либо собиралась получить в будущем. Подчеркнув, что Анкарский договор дает возможность Франции восстановить мир на границах Сирии и свою традиционную политику в Турции, он добавлял к этому: «Франция оказала всем своим союзникам такую услугу, ценность которой будет проявляться каждый последующий день»⁴⁵. А эта «услуга» заключалась в том, что Франция устами Франклен-Буйона заявляла, что она может взять на себя миссию посредника «между Англией и Турцией, готовой на всяческие жертвы для обеспечения своей независимости...». «Франция,—продолжал он далее—выполняет свои обязанности лояльного союзника путем справедливого урегулирования своих частных интересов, подготавливая то всеобщее соглашение, которое завтра всем принесет выгоду...»⁴⁶.

Как был принят Анкарский договор в турецких кругах?

Турецкая печать (как стамбульская, так и анкарская) встретила договор «с огромным удовлетворением и явным восторгом». Подавляющая часть газет разных направлений оценила франко-турецкий договор как большую политическую победу анкарского правительства. Выходящая в Стамбуле влиятельная газета «Tevhidi efkâr» писала: «Этот успех поистине достоин считаться совершенной дипломатической победой, которая еще более важна, чем, та, что мы одержали над эллинами на берегах Сакарии три-четыре недели тому назад»⁴⁷. Известный журналист Юнус Нади I в передовой статье газеты «Yeni gün» от 29 ноября 1921 г. подчеркивал то обстоятельство, что турецко-французское соглашение вызвало переполох в английских руководящих кругах и подтвердило тем самым, что Турция поступила правильно, заключив соглашение с Францией. «Франция в настоящее время освобождает занятые ею наши земли и, таким образом, помогает нам поднять силу нашей сопротивляемости»,—заключал автор. Более детальна турецкая пресса обсуждала 6-ю статью договора относительно прав национальных меньшинств. Громкие рассуждения турецких журналистов и политических комментаторов по этому вопросу

[стр. 165]

звучали как бы предупреждением проживающим в стране инонациональным элементам, давая им знать, что никакой уступки не может быть, что будет продолжаться национальная политика прежних правительств. «Вопроса прав меньшинств не существует»,—возвещала газета «Vakit»⁴⁸. «В Анатолии существует только одна нация—турецкая нация»,—категорически заявлял официоз кемалистов «Хакимиети миллие» (от 8 ноября 1921 г.). А газета «Ileri» (от 11 ноября 1921 г.) разъясняла своим читателям, почему никакая уступка не может быть сделана национальным меньшинствам: «Анкарский договор сам по себе является огромной заслугой в обеспечении интересов христианских меньшинств на Востоке»⁴⁹.

Таким образом, по мнению анкарского официоза, кемалистскому правительству больше нечего было делать в вопросе прав национальных меньшинств, так как оно свое отношение высказало в самом тексте договора. Это свое мнение газета подкрепила «новыми» моментами. Так, в номере от 28 ноября того же 1921 года она писала: «Мы склонны уважать права национальных и религиозных меньшинств нашей страны и забыть те преступления, которые были совершены в ходе всеобщей войны и нынешних военных действий в Анатолии. Турки не являются мстительной нацией»⁵⁰ (курсив мой.—Р. С). Итак, призывалось забыть не насилия, совершенные над армянами, греками, сирийцами-христианами, халдеями и другими народами в период первой мировой войны и на заре кемалистского движения, забыть не массовые депортации, погромы и геноцид, а «преступления» этих народов. После подобного искажения исторической действительности, фактического оправдания преступлений младотурецкой клики, турецкая печать находила возможным призывать население не покидать своих жилищ, оставаться на месте. Об этом будет сказано ниже. Приведем сперва мнение турецких руководящих деятелей, а также оценки, данные официальной историографией.

Мустафа Кемаль, который вначале вел переговоры с Франклен-Буйоном лично, важнейшее значение Анкарского договора видел в том, что «национальные стремления (Турции.—Р. С.) впервые признавались и оформлялись в договоре, заключенном с западной державой»⁵¹. Более того, как отмечал он в своем воззвании, адресованном мусульманам Кавказа, «начиная с тех времен, когда турецкое могущество было сломлено у ворот Вены, это был первый мир, условия которого продиктованы Турцией»⁵².

Другим достижением, как отмечал он, было то, что «чрезвычайно важные районы нашей родины освобождались от оккупации, ни в какой мере не жертвуя нашей политической, экономической, военной или какой-либо иной независимостью»⁵³. Эта оценка почти без изменений повторена в официальной истории Тур-

[стр. 166]

ции «Tarih»⁵⁴, а в вышедшей в 1963 г. биографии Ататюрка подчеркивается, что «Анкарское соглашение было величайшей победой, которую одержал Гази Мустафа Кемаль в политической сфере»⁵⁵.

Основываясь на общей оценке М. Кемаля, турецкие политические деятели приложили все усилия, чтобы представить статью 6-ю договора, посвященную национальным меньшинствам, как великодушный шаг кемалистов. Бывший иттихадист, член Великого национального собрания Ахмет Рустем-бей выступил со статьей «Мир на Востоке и франко-турецкое соглашение» в издающемся в Париже журнале «Orient et Occident». «Статья 6,—комментировал он,—имеет своей целью сказать, что немусульманские общины империи уже наделены политическим и гражданским равенством, задача, которую Антанта с таким упорством пытается разрешить»⁵⁶ (курсив мой.—Р. С). «Значит,—продолжал автор,—весь вопрос заключается в утверждении их прав на той основе, которая оговорена для меньшинств других стран»⁵⁷. Короче говоря, автор повторял старую песню о равенстве проживающих в Османской империи народов, равенстве, которое исключало «дополнительное» обеспечение каких-либо гарантий их безопасности.

«Проблема гарантии прав меньшинств Анатолии меньше всего заботит нас,»—как бы резюмировал этот вопрос бывший член оттоманского парламента Эбузиадэ Велиф-бей в газете «Tevhidi efkâr» от 24 февраля 1922 г.⁵⁸.

Анкарские круги воспользовались заключением франко-турецкого соглашения, а также ранее подписанных договоров—Александропольского и Карского для того, чтобы вообще исключить армянский вопрос из дальнейшего обсуждения с державами Антанты. Во время встречи с Керзоном 18 марта 1922 г. Юсуф Кемаль-бей фарисейски заявил, что «отношения его правительства с правительством Армении—дружественные», что Карский договор, «заключенный между двумя дружественными странами, разрешил принципиальные вопросы между ними, и что все усилия его правительства направлены на устранение вражды между армянами и мусульманами»⁵⁹ (курсив мой.—Р. С). На это Керзон возразил, что «армяне на юге были в такой степени напуганы правлением Анкары, что после эвакуации Киликии они тысячами убежали оттуда, и анкарскому правительству не удалось убедить армян в своей дружбе и покровительстве»⁶⁰.

Подобными возражениями Керзон лишь обнажал лицемерие, неизменно проявляемое государствами Антанты к судьбам христианских подданных Турции. Ибо, несмотря на то, что «вопрос об армянском очаге в Киликии», наряду с вопросом о Фракии и Измире, фигурировал в дальнейших дипломатических контактах представителей Англии и Франции с турками, судьбы населения

[стр. 167]

Киликии, в частности армян, стали все меньше беспокоить их при обсуждении будущего мира с Турцией⁶¹. В этом отношении весьма характерно письмо Пуанкаре в ответ на телеграмму Керзона от 30 января 1922 г., касающееся ближневосточного урегулирования.

«Относительно вопроса о Турецкой Армении,—писал Пуанкаре,—я думаю, как и лорд Керзон, что трудно сохранить условия Севра, но я считаю, что решение армянского вопроса не следует искать в Киликии, где, если можно так выразиться, уже нет армян»⁶².

Таким образом, фактически создав обстановку, вынудившую армян эмигрировать на чужбину, Франция устами главы своего правительства заявляла, что и в Киликии невозможно найти уголок для армян, ибо их там не осталось.

В свете приведенных высказываний турецких политических деятелей, как к руководителей держав Антанты, не трудно представить ту тревогу и отчаяние, которые охватили христианское население Киликии. «Ангорское соглашение повергло в печаль 200 тысяч киликийцев... Верховный комиссариат в Сирии и Кэ д’Орсэ ежеминутно получали волнующие протесты, но ничто не могло их смутить»,— писал М. Пайарес, добавляя, что Франция «осталась глухой к мольбам христиан, внезапно обнаружив, что является мусульманской державой»⁶³.

В телеграмме, адресованной французскому парламенту от имени Армянского национального союза Халеба, говорилось: «Проживающие в Халебе более 20 тысяч армян с ужасом смотрят на предстоящее возвращение турецкого режима в Киликии... Мараш, Хаджин, Зейтун еще дымят. Проученные горьким прошлым, считаем турецкие гарантии пустым местом...»⁶⁴.

«Не надо скрывать от армянского народа ту горькую истину, что мы, наперекор обещаниям, данным в 1917 г. Национальной делегации, покинуты Францией и через два месяца будем сданы нашим чудовищным палачам»,—писала издающаяся в Париже армянская газета «Արձագանք Փարիզի». Для армян Киликии,—заключала газета,— есть два выбора—изгнание или резня, о чем дают знать даже французские журналисты»⁶⁵.

Желая успокоить охваченное паникой христианское население и, прежде всего армян и греков, Франклен-Буйон, который сразу же после передачи текста договора Бриану вернулся в Адану в качестве председателя смешанной комиссии по эвакуации⁶⁶ вместе с французским консулом Ляпортом и с согласия турецких властей организовал в ряде городов Киликии собрания представителей различных христианских общин, пытаясь убедить их в действенности обещанных гарантий. То же самое делал генерал Гуро из Бейрута, обратившись к населению Киликии (8 ноября 1921 г.) со следующим призывом: «Объявлена полная амнистия.

[стр. 168]

Права меньшинств установлены на той же основе, что и в тех соглашениях подобного рода, которые были заключены в Европе в конце мировой войны. Наиболее существенным является то, что ангорское правительство обязывается обеспечить защиту свободы, жизни и имущества всех жителей независимо от их происхождения, национальности, языка или вероисповедания.

Оставайтесь же у своих очагов, на своих полях, своей работе, живите вместе под османской властью, которая торжественно взяла на себя обязательство покровительствовать вам, и будьте уверены, что вам обеспечена полная забота со стороны Франции. Уйти — это значит прибегнуть к авантюре с сомнительным исходом. Остаться — значит сохранить плоды трудов ваших предков и в мирных условиях довести до процветания Киликию, Килис и Айнтаб»⁶⁷.

28 ноября 1921 г. с совместным призывом к населению Киликии обратились Франклен-Буйон и представитель министерства внутренних дел анкарского правительства Гамид-бей:

«Христиане Киликии! Вам говорят, что амнистия останется без последствий. Это неправильно. Будет провозглашена всеобщая и немедленная амнистия. Прошлое мертво или забыто, пусть никто, абсолютно никто не беспокоится.

Договор обеспечивает полную свободу вашей личности, равно как неприкосновенность вашего имущества.

Вам говорят, что согласно закону будет отобрано 40% вашего имущества. Это неправда. Закон об изъятии имущества, который применялся в период Сакарийского сражения, ныне аннулирован. Он больше не существует...»⁶⁸.

Подобные пустые заверения не могли, конечно, внушить доверия христианскому населению Киликии. Французский историк Поль дю Веу метко заметил: «Чем больше французские власти расхваливали искренность кемалистов, тем больше они приводили в ужас армян»⁶⁹.

«Можно с уверенностью сказать,— пишет в своих воспоминаниях упомянутый выше Артак Дарбинян,— что те, кто подписал эти воззвания-декларации, были убеждены в том, что не найдется ни одного человека, кто бы поверил их словам и их заверениям»⁷⁰. И действительно, «страшное воспоминание о резне 1915 г. было слишком свежо у несчастного армянского населения, чтобы оно могло позволить себе поверить всем этим призывам»,— писал проф. А. Мандельштам⁷¹. Еще более свежи были в памяти киликийских армян те злодеяния, которые совершили турецкие регулярные части и разные банды в Мараше и Османие, Хасанбейли и Хаджине. Им было также известно, что в Адане создано тайное общество—«Национальная, месть» (Intikami Milli)⁷². Наконец, к предосторожности вело и то обстоятельство, что даже уполно-

[стр. 169]

моченные турками Аданы делегаты выразили свой протест против оккупации города кемалистскими войсками. В начале ноября 1921 г. они обратились к генералу Дюфио с письмом, в котором, в частности говорилось: «Мы Мустафу Кемаля и кровавые чете знаем лучше вас, и нам известно, что и сейчас они будут совершать те же зверства и те же преступления»⁷³.

«Даж турки, принадлежащие к старой партии,—писал Джозеф Бёрт— те, которые настороженно смотрели на намерения кемалистов, предупреждали армян не верить обещаниям анкарского правительства»⁷⁴.

И прав был видный армянский историк Лео, отмечая, что «армяне хоть один раз имели мудрость не поверить международным негодяям, проученные, конечно, тем фактом, что те же кемалисты уничтожили 20 тыс. армян в Киликии...»⁷⁵.

Не обеспечив безопасности армян, греков и других народов Киликии, французские власти вместе с тем пытались помешать их массовой эмиграции. Исполняющий обязанности министра иностранных дел Перетти де ля Рокка дал указание «подавить движение беженцев». Как отмечал упомянутый выше М. Пайарес, Франция «опустилась до крайней низости, отказав армянам в разрешении покинуть Киликию, если Америка, Англия и Греция не пошлют корабли, чтобы собрать эти человеческие обломки». Он же свидетельствует, что «разъяренный Франклен-Буйон... вместо того, чтобы сжалиться над судьбами армян, обзывал их негодяями»⁷⁶.

Еще большую враждебность проявили кемалисты, запретив владельцам фургонов перевозить имущество эмигрирующих христиан. При этом имелось в виду, что это имущество достанется туркам⁷⁷.

Только после энергичных телеграфных протестов генерала Дюфио Верховный комиссариат Франции в Бейруте согласился нанять корабли и принять армянских беженцев в Сирии.

В течение декабря 1921 г. большая часть христианского населения Киликии покинула свои родные места, эмигрировав на острова Кипр и Мальта, в Палестину, Сирию и другие страны, причем самым мучительными были переживания основной массы населения-армян⁷⁸. 19 декабря последний французский батальон покинул Адану, а на следующий день турки победоносно вошли в город. Из Айнтаба французские войска ушли 25 декабря. «Большинство армян ушло вместе с ними. Остальных заставили бежать решением центральной комиссии (Neyeti merkeziye)»,— признавал турецкий очевидец⁷⁹.

После вынужденного изгнания христиан Киликии газета «Тан» безапелляционно утверждала, что якобы «кемалистские власти засвидетельствовали свое крайне доброжелательное отно-

[стр. 170]

шение ко всему населению без различия расы и вероисповедания... Миссия Франклен-Буйона добилась у правительства Ангоры необходимых гарантий, для остающегося ь Киликии христианского населения». Основываясь на этих сведениях, полученных «из верного источника», газета, вопреки истине, заключала, что «среди населения царят доверие и спокойствие»⁸⁰. Не это ли «спокойствие» помешало Национальному собранию Турции запретить проезд через Анатолию Фритьофу Нансену, когда великий ученый и гуманист собирался посетить Киликию в качестве представителя Лиги наций по вопросам меньшинств?⁸¹.

4 января 1922 г. эвакуация Киликии и прилегающих к ней районов французскими властями была полностью завершена. Согласно данным французского верховного комиссариата и разведывательной службы армии Леванта, число эмигрировавших жителей Киликии за период с 1 декабря 1921 г. по 4 января 1922 г. составило 49951 человек, из них через Мерсийский порт выехало 37885 человек, в том числе армян—30305, греков— 6392, сирийцев—1129, европейцев—59 чел. Через станцию Александретта выехало 12066 человек, из них около 10000 армян. Из района Айнтаб—Килис в Сирию эмигрировало 4500 человек, почти все— армяне. По тем же данным, к 1 января 1922 г. в Киликии оставался 3761 христианин (сирийцев—2660, армян—637, греков— 518). В районе Айнтаб—Килис оставалось еще около 5500 человек⁸².

Приведенные цифры, однако, не были достоверными и окончательными. Они не включали в себя тысячи людей, которые бежали из Киликии без «официальной» регистрации, тайными путями, а также число тех армян, которые вынуждены были покинуть Киликию еще до заключения Анкарского договора 1921 г. Если учесть, что число армян во французской зоне оккупации к концу 1919 г. составляло более 160000 и что около 22000 армян погибло в Мараше, Хаджине, во время боев в Урфе, Айнтабе, Османие, Зейтуне, Фындыджаке, а также учесть эмигрировавших в 1920—1921 гг. армян, то можно считать достоверным, что к моменту подписания Анкарского соглашения в Киликии оставалось более чем 100-тысячное армянское население, которое почти полностью эмигрировало в течение ноября—декабря 1921 г. и начале 1922 г.

Так трагически завершилось упование армян на покровительство «рыцарской» Франции.

«Все торжественные обещания, данные армянам, были таким образом преданы забвению»,—заключал французский историк Жан Пишон⁸³. «В течение войны—как бы добавлял к этому М. Пайарес,—мы давали обязательство освободить все угнетенные народы. И это обязательство отражалось не только на страницах

[стр. 171]

всех наших газет во главе с «Temps», но и во всех речах наших министров. Но кто помнит об этом сегодня?»⁸⁴.

Всемирно известный востоковед проф. Жак де Морган писал в 1922 году: «Оставив Армению на произвол судьбы, державы совершили больше чем одно преступление... Европа показала себя не только эгоистичной, бесчеловечной, но и неосмотрительной»⁸⁵.

Заслуживает внимания также оценка пагубной для армян туркофильской политики Франции, данная известным американским юристом доктором Гербертом Адамсом Гиббонсом. «Во время войны,—писал он в октябре 1921 г.,—одним из тяжелых обвинений, выдвинутых против Германии, была ее дружба и союз с Турцией во время армянских погромов. Германию считали ответственной за погромы на том основании, что она могла положить конец резне, используя свое влияние союзницы. Это верно. Но не является ли истиной и то, что в настоящее время Франция достойна порицания и должна в какой-то степени нести ответственность за резню армян и греков в 1920—1921 гг. Французские генералы вели переговоры с националистами в Киликии, не выдвигая условий положить конец погромам. Французские дипломаты вели переговоры с возглавлявшим анкарское правительство Кемаль-пашой, глядя сквозь пальцы на резню армян и греков.

В период войны единственной заботой немцев было использовать турок и не допускать риска обидеть их, протестуя против избиений. Точно то же самое делают сейчас французы»⁸⁶.

И действительно, Франция продолжала заигрывать с кемалистами, не обращая внимания на недовольство своей «ближайшей» союзницы. 12 января 1922 года кабинет Бриана подал в отставку, а уже 16 января новый премьер и министр иностранных дел Пуанкаре вел беседу в Кэ д’Орсэ с лордом Керзоном на предмет созыва конференции с целью пересмотра Севрского договора. Воспользовавшись сменой правительства, Керзон попытался снова заговорить о вреде, нанесенном «делу союзников» заключением франко-турецкого договора. «Правительство Его Величества было очень огорчено и возмущено соглашением Франклен-Буйона,—заявил он Пуанкаре.— Мы протестовали и требовали объяснений... Оно всегда было твердо убеждено, что единственный путь достижения решения—это абсолютное понимание между союзниками».

Пуанкаре уклонился от прямого ответа, сказав, что ему понадобится некоторое время для изучения всех обстоятельств⁸⁷.

Выступая же в парламенте, Пуанкаре повторил объяснения, данные его предшественником.

«Подписание соглашений в Ангоре,—подчеркнул новый глава правительства,—освободило нас в Малой Азии от тех забот,

[стр. 172]

которые оказывали отрицательное влияние на наш сирийский мандат»⁸⁸.

Анкарский договор вызвал самые противоречивые суждения и оценки. Нашлись авторы, которые написали, что «Ангорский договор является надувательством, равным которому трудно найти в истории»⁸⁹, имея в виду, что Франция была обманута кемалистами.

Из французских авторов первым дал оценку Анкарскому договору Жан Шликлен в книге, вышедшей в 1922 г. Отмечая, что договор «с одинаковой страстностью был подвергнут нападкам или поддержан как во Франции, так и у наших союзников», автор далее писал, что договор «является первым шагом, сделанным Францией на пути достижения восточного мира, равно как и первой манифестацией своей политической независимости в Леванте, где у нее свои собственные интересы, которыми она не имеет права напрасно жертвовать»⁹⁰.

Другие авторы акцентировали услугу, которую Франция оказала как союзным державам, так и Европе в целом, «оградив новую Турцию от советской угрозы». «Соглашение от 20 октября,—писал Морис Перно,—это заурядное применение превосходного принципа. В час, когда анатолийские националисты, представляющие наиболее живой и деятельный элемент всей турецкой нации, колебались между Европой и Азией, и когда их присоединение к азиатской системе, организованной Берлином и Москвой, подвергала многие европейские державы серьезной опасности, долг этих держав заключался в том, чтобы проявить умеренность по отношению к туркам и отвести таким образом те крайние решения, которые продиктованы злобой и отчаянием. Первой приняв это разумное решение, Франция руководствовалась своими частными интересами, но тем самым она одновременно сослужила службу делу Европы и делу мира»⁹¹.

Известный историк Ренэ Пинон пытался обосновать заключение Францией договора следующим образом: «Ангорское соглашение стало необходимостью из-за той политики, которую вела Англия по отношению к нам на Востоке. Однако оно ни в какой степени не направлено против британских интересов»⁹².

Жак Кайзер, оценив договор, как одинаково полезный и почетный для Турции и для Франции, отмечал затем те преимущества, которые получала Франция: «Ангорский договор дает Франции значительные экономические выгоды; он восстанавливает во всем их объеме моральные привилегии Франции. Он успокаивает брожение, которое глухо нарастало в Марокко и в Тунисе и по-видимому, начинало проявляться в Алжире»⁹³.

Некоторые французские авторы подчеркивают значение Анкарского договора для Турции. Так, Жан-Поль Гарние пишет, что

[стр. 173]

договор «имел капитальную важность, т. к. заключал в себе отказ Франции от Севрского договора, фактическое признание анкарского правительства, обещание справедливого мира и независимости турецкой нации»⁹⁴.

Академик Эдуар Бонфу, напротив, находит, что именно в интересах Франции было «договориться с Анкарой с тем, чтобы сохранить на месте (в Киликии.—Р. С.) только минимум необходимых войск»⁹⁵.

Ряд авторов, пытаясь оправдать вероломство правящих кругов Франции по отношению к беззащитному населению Киликии, ссылается на финансовые затруднения, на «невозможность содержания стотысячной армии», на «необходимость положить конец безвыходной и дорогостоящей войне» и т. д.⁹⁶. С другой стороны, они признают, что основной заботой Франции было «сосредоточение усилий на сирийских территориях, в отношении которых она взяла на себя миссию осуществления мандата»⁹⁷.

«В самом деле,—писал бывший министр иностранных дел Жорж Боннэ,—очевидно, что из-за нашего мандата на Сирию и Ливан, в наших самых высоких интересах было нормализовать отношения с Турцией»⁹⁸.

В турецкой историографии оценка Анкарского договора сводится в основном к повторению в той или иной форме оценки, данной Кемалем. Последний в своей речи на открытии третьей сессии меджлиса 1 марта 1922 г. подчеркнул значение договора прежде всего для Турции. «Особое значение этого соглашения,— заявил Кемаль,— состоит в том, что Франция, важнейший столп антантовской группировки, навязавшей нам Севрский договор, признала фактическую и юридическую невозможность его применения. По этому соглашению, вместе с признанием ряда наших прав, имеющих весьма важное моральное значение, мы добились освобождения части территории нашего дорогого отечества»⁹⁹.

Бывший сенатор Сади Кочаш повторяет официальную точку зрения, акцентируя при этом важность переброски войск на основной—западный фронт против греков¹⁰⁰. Ряд турецких историков рассматривает факт заключения Анкарского договора как успех на пути обострения англо-французских противоречий. «Это соглашение,—пишут Гёнлюбол и Сар,— было важным политическим успехом для анкарского правительства... Вслед за восточным вопросом (имеется в виду нашествие на Армению и захват Карской области.—Р. С.) был разрешен также южный вопрос. Это соглашение явилось также причиной обострения отношений между Англией и Францией»¹⁰¹. Об этом же пишут другие турецкие авторы, отмечая, что, «соглашение стало причиной того, что западные державы еще больше углубились в свои споры вокруг Турции»¹⁰². Некоторые авторы с удовлетворением подчеркивают, что подписа-

[стр. 174]

нием Анкарского договора «вопрос о Южной Армении (имеется в виду Киликия.—Р. С.) полностью провалился»¹⁰³. Омер Кюрк-чюоглу отмечает выгоду от договора для обеих сторон: «Можно сказать,—пишет он,—что и Франция обеспечила себе военную, практическую и общеполитическую выгоду»¹⁰⁴. Другой историк— А. Акшин оттеняет те преимущества, которые давала Турции эвакуация французскими войсками Киликии, т. е. что она могла пользоваться Мерсийским портом и железной дорогой. «Одной из выгод этого соглашения,—добавлял автор,— было то, что в вопросе добычи оружия и боеприпасов мы уже не были связаны только с русскими, а могли получать аналогичную помощь также с юга»¹⁰⁵. Особо высокую оценку Анкарскому договору дает Саляхи Сониел, характеризуя его как «величайшую победу националистической дипломатии»¹⁰⁶. «С подписанием Анкарского соглашения,—добавляет автор,—Франция стала очень популярной в Турции»¹⁰⁷.

Почти все английские авторы, освещающие обстоятельства заключения Анкарского договора, единодушны в том, что это был сепаратный, «вероломный» и «нелояльный» шаг французов, направленный против интересов Англии. Так, первый из английских историков, затронувший этот вопрос, А. Тойнби писал еще в 1922 году: «Соглашение между Францией и турецким националистическим правительством, подписанное в Ангоре 20 октября 1921 г., было сигналом опасности... Сепаратный мир (и в действительности это был сепаратный мир) между Францией и националистами затруднил заключение всеобщего мира на Востоке и создал опасное напряжение в Антанте. Вред, нанесенный перспективам общего ближневосточного урегулирования был очевиден»¹⁰⁸. Известный историк проф. Мариотт расценивает Анкарский договор как «результат французских интриг»¹⁰⁹, в то время как проф. М. Медликотт приходит к заключению, что Франция, чувствуя свою военную и политическую слабость в Сирии и будучи уверенной в том, что Великобритания не поддержит ее в европейских делах, склонилась к тому, что не следует поддерживать неразумную политику греков, что и привело к заключению Францией Анкарского договора¹¹⁰. Проф. Эд. Вер-Ходж подчеркивает значение договора только для Турции, которая еще больше стабилизовала свою позицию¹¹¹. Несколько иного мнения придерживается проф. М. Андерсон. Он считает, что «провал англо-французского сотрудничества в Малой Азии завершился подписанием Анкарского договора, по которому Франция признавала националистическое правительство». И несмотря на то, что Александретта осталась за подмандатной Сирией, «договор во многих отношениях был невыгоден Франции, в частности из-за его несостоятельности предоставить ей те экономические привилегии и экстерриториальные

[стр. 175]

права, на которые рассчитывали парижские политики. Поэтому— заключает автор,— подписание договора было несомненно большим дипломатическим успехом, достигнутым турецкими националистами»¹¹².

Как видно из приведенных оценок и высказываний английских авторов, ни один из них не пытается рассмотреть Анкарское соглашение с точки зрения обеспечения прав национальных меньшинств Турции. Лишь Кристофер Уокер, современный молодой историк, пишет в связи с Анкарским договором следующее:
«Армяне поняли направление французской политики и пришли к выводу, что единственной для них альтернативой было покинуть страну. Турки, ставшие хозяевами положения, дали некоторые ничего не стоящие заверения тем, кто помышлял остаться (в Киликии.—Р. С), но конечный результат для всех был один и тот же: тревога, угнетение и конфискация имущества, скрепленные ледяной бесчеловечной бюрократией...». «Помимо предательства французов,—продолжает автор,—были и другие факторы, заставившие армян уйти, прежде всего—безжалостный турецкий расизм»¹¹³.

Что касается откликов в работах американских авторов, их гораздо меньше. Проф. Гарри Говард видит значение Анкарского соглашения не только в том, что оно устанавливало сепаратный мир с Турцией без консультаций с Англией, но и в том, что оно «фиксировало окончательную линию расхождения в политике обеих стран в Леванте». При этом автор утверждает, что по Анкарскому договору «Франция уступила Турции 10 тысяч кв. км. территории...»¹¹⁴ (курсив мой.—Р. С). Другой историк—Р. Дэвисон считает, что «Анкарский договор зарегистрировал великий триумф турецкой дипломатии так же, как и Московский договор»¹¹⁵.

Болгарский историк А. Ахмедов к причинам, приведшим к заключению Анкарского договора, относит примененную кемалистами «политику блефа», основываясь на недавно ставших доступными документах французского МИД относительно того, что кемалисты одновременно вели секретные переговоры с английским верховным комиссаром в Стамбуле Г. Рамбольдом с тем, чтобы заставить французов пойти на уступки и ускорить подписание соглашения. Однако автор оговаривается относительно того, что такие переговоры действительно имели место. И все же, по мнению автора, «хорошо организованная игра» кемалистов привела к тому, что французы поверили в нее и ускорили подписание мира¹¹⁶.

Ничуть не облегчило тревожное состояние нетурецких народов Киликии и обсуждение их участи на заседаниях Совета Лиги наций.

Еще до заключения Анкарского договора, 3 сентября 1921 г., в адрес Совета Лиги наций была направлена телеграмма от имени

[стр. 176]

турецких армян, в которой говорилось: «Смешанный армянский совет—верховный представительный орган армян Турции, констатируя, что политика истребления, снова проявившаяся недавно в резне в Зейтуне и особенно в Марзване, продолжается с ожесточенностью в неоккупированнои части Турции, настоятельно просит Лигу наций поставить армянский вопрос на повестку дня настоящей сессии и ускорить его разрешение во имя человечности»¹¹⁷.

После же подписания Анкарского соглашения 16 ноября 1921 г. в Лигу наций была послана телеграмма следующего содержания: «Начавшаяся эвакуация Киликии вызывает общую панику среди христианского населения. Во имя человечности просим, принять срочные эффективные меры для спасения ста тысяч несчастных. Патриарх Завен, епископ Назлян, проф. Безджян»¹¹⁸.

Позже, 12 января 1922 г., на имя председателя Совета Лиги наций была направлена следующая телеграмма от президента Международной филармянской лиги¹¹⁹ известного швейцарского египтолога Эдуарда Невиля: «В момент, когда ваш Совет собрался в Женеве с тем, чтобы заняться делами Армении, мы хотели бы подтвердить наши письма от 16 февраля, 20 июня, 3 сентября и 16 ноября 1921 г., призывающие высокую власть Совета Лиги наций защитить свободу и жизнь армянского народа.

Узнав о том, что на будущей неделе в Париже созывается франко-англо-итальянская конференция для рассмотрения ближневосточного вопроса и, следовательно, Армении, мы к своим просьбам, содержащимся в предшествующих письмах, хотели бы добавить пожелание создать и направить в Киликию международную комиссию с тем, чтобы подготовить учреждение специального режима, способного обеспечить спокойствие и процветание страны, что, как нам кажется, будет единственной возможной гарантией безопасности армян этого района»¹²⁰.

Совет Лиги наций на заседании 14 января 1922 г. обсудил вопрос «о положении армян в Киликии». Председатель напомнил членам Совета, почему этот вопрос встал на повестку дня проходящей 16-й сессии. «Весть об эвакуации Киликии вызвала большие волнения среди армян,—сказал он. Осведомившись о жалобах, исходящих от армянского населения и от высшего католического духовенства армян, бельгийское правительство нашло, что долг Лиги наций заняться вопросом будущего армянского населения»¹²¹. Выразив свое удовлетворение в связи с тем, что «эвакуация не вызвала никакого печального инцидента», он признал, что «будущее остается мрачным, и Совет должен подсказать основным союзным державам необходимые меры для сохранения будущности этих жителей». Председатель напомнил¹²² членам и о

[стр. 177]

том, что «армянскому народу были даны обещания»¹²³, после чего Совет выслушал разъяснения французского делегата.

С изложением французской политики по отношению к Киликии выступил бывший министр иностранных дел Габриель Аното, тот самый Аното, которого французская пресса за проявленное им в годы абдулгамидовских погромов туркофильство назвала Аното-пашой. Напомнив о том, что «покровительство» Францией немусульманских общин Востока имеет многовековые традиции, Аното заверял Лигу, что французское правительство приняло «все необходимые меры предосторожности для защиты христианского населения Киликии». После этого он стал утверждать, что якобы статья 6 — Анкарского соглашения обеспечивает безопасность населения. Этой статьей, как заявил Аното, «военные руководители Ангоры взяли на себя обязательство предоставить меньшинствам Киликии полную защиту их жизни и свободы; свободное отправление своих культов, равенство перед законом, включая доступ к общественной деятельности, свободное пользование родным языком даже в суде, право создавать и руководить собственными благотворительными, религиозными, общественными и учебными учреждениями»123. В этой «успокоительной» речи французский представитель информировал членов Совета Лиги наций, что его правительство, принимая во внимание нынешнюю ситуацию в Киликии, направило туда специальную миссию во главе с «генеральным консулом, весьма компетентным в восточных делах»¹²⁴.

В своем восхвалении французской политики в Киликии Аното дошел до того, что стал утверждать будто многие бежавшие из Киликии лица, ободренные полученными оттуда новостями, думают о возвращении в родные очаги¹²⁵.

«Правительство республики,—заключал он,—осознавая свои старые традиции великодушного покровительства христианским общинам Востока, следовательно и меньшинствам Киликии, не колеблясь представило Совету Лиги эти откровенные разъяснения, ожидая вместе с тем, что окончательный договор, заключенный между Турцией и союзниками, уточнит права этнических и религиозных меньшинств и те условия, при которых эти права были бы гарантированы Лигой наций»¹²⁶.

Приняв к сведению и фактически одобрив выступление французского представителя, Совет Лиги наций принял на том же заседании следующую резолюцию:

«Совет Лиги наций,
принимая во внимание, что испытания армянской нации усугубились и продолжались из-за тех обстоятельств, которые, к сожалению, задержали установление окончательного мирного режима на Востоке;

[стр. 178]

надеясь, что уже начавшиеся переговоры между основными союзными державами позволят достичь удовлетворительного урегулирования решаемых вопросов, равно как и полного умиротворения районов, так долго опустошаемых войной и насилиями, от которых особенно пострадало армянское население;

напоминает основным союзным державам о резолюции Ассамблеи от 21 сентября 1921 г., в которой их представители приняли участие, относительно сохранения будущего армянского народа;

принимает с удовлетворением к сведению заявления представителя Франции о том, что французским правительством приняты меры для защиты армянского населения;

обращает внимание основных союзных держав на крайнюю необходимость принятия всевозможных мер для обеспечения защиты меньшинств Османской империи и заявляет о своей готовности сотрудничать во всем том, что будет направлено к достижению этой цели»¹²⁷.

Как видим, резолюция, одобренная Лигой наций, кроме констатации горькой участи лишившихся родины людей, не содержала в себе ни одного реального предложения, могущего привести к созданию армянского национального очага, гарантированного от насилий и разрушений, от страха физического уничтожения. Более того, поверив на слово обещаниям французского представителя, Лига наций не только не осудила коварную политику Франции по отношению к народам Киликии, но, наоборот, одобрила ее.

Равным образом Лига наций не осудила и шовинистическую политику анкарских кругов, приведшую к массовой эмиграции армян, греков и других жителей Киликии.

Изучение истории заключения франко-турецкого договора от 20 октября 1921 г. и критический анализ содержания самого договора в свете новых документальных источников позволяет сделать некоторые выводы и обобщения.

1. Подписание Анкарского договора не было отдельным, локального значения актом французской дипломатии, как это пытались представить в свое время правящие круги Франции, а также многие французские журналисты, историки и др. К нему вела вся предыдущая внешнеполитическая линия правящих кругов: встреча Ф. Жорж-Пико с Кемалем в Сивасе в декабре 1919 г., заключение перемирия 30 мая 1920 г., инициативы в пересмотре Севрского договора, секретные переговоры с турками в Лондоне и подписание соглашения от 9 марта 1921 г., тайные и явные поездки А. Франклен-Буйона в Анкару в июле—сентябре 1921 г. и т. д.

2. Стремление Франции к сепаратной договоренности с Турцией в нарушение своих союзнических обязательств было вызвано следующими основными соображениями: а) максимальное восста–

[стр. 179]

новление своих довоенных финансово-экономических, политических и культурных позиций в Турции; б) восстановление своего несколько пошатнувшегося авторитета в мусульманских колониальных владениях, отрицательно реагировавших на враждебные действия Франции против «страны Халифата»; в) сосредоточение всех своих усилий и военного потенциала в Сирии, которую кемалисты настраивали против Франции; г) использование Турции в антисоветских целях на Кавказе; д) ослабление все возрастающего влияния своей ближневосточной соперницы—Англии.

3. Анкарское соглашение давало ряд выгод каждой из сторон, однако гораздо больше получила от него Турция. На международной арене она вышла из дипломатической изоляции, во внутренней жизни кемалисты упрочили свои позиции. Занятием Киликии и других территорий, оккупированных французскими войсками, анкарское правительство добилось возможности переброски с южного на западный фронт военных сил, которые были так необходимы для продолжения борьбы с греками; при этом оно могло использовать в военных целях весь экономический потенциал такой богатой области, какой была Киликия.

4. Подписанием Анкарского договора туркофильски настроенные империалистические круги Франции фактически бросали христианское население Киликии — армян, греков, сирийцев в др.— на произвол судьбы, а точнее, на произвол враждебно настроенных властей и вооруженной толпы мусульманских фанатиков, тайно и явно подстрекаемых к насилию этими же властями.

5. В Анкарском договоре, в частности в статье 6 «О меньшинствах», кемалистам удалось закрепить шовинистические положения Национального обета, направленные против права на самоопределение нетурецких народов распавшейся Османской империи. Пагубные последствия договора сказались в первую очередь на христианах Киликии, особенно армянах, которые не получив никаких реальных гарантий безопасного существования и, исходя из трагического опыта прошлого, были вынуждены покинуть свою исконную землю и эмигрировать на чужбину.

Также по теме:

Барсегов Ю. — Геноцид армян. Ответственность Турции и обязательства мирового сообщества.

М.Г. Нерсисяна — Геноцид армян в Османской империи: Сборник документов и материалов.